Толпа мужчин и женщин громко смеялась, они сновали по широкой палубе, сбивались в кучки и снова расходились, тащили отовсюду ящики и узлы, катили бочки. Еще я увидела пленников – они стояли на коленях, а кто-то уже валялся, весь в крови, на палубе без чувств.

В воздухе засвистела веревка, туго затянулся узел, и над моей головой закачался мужчина, безуспешно пытающийся ослабить петлю на шее. Его крик внезапно оборвался, и слышался только скрип пеньки.

Я была настолько потрясена происходящим, что даже не закричала. Уж слишком глубоко погрузилась во внутренний ужас.

Неподалеку еще один матрос Рэндальфа распластался на палубе. Я узнала его по порезам на лице из-за разбитого о голову фонаря – тот самый болван, который оставил люк открытым и чуть не позволил мне сбежать.

Над ним столпились чужаки. Темноволосый пират рассматривал следы ударов плетью на плечах матроса, бесцеремонно засовывая пальцы прямо в открытые раны, пока матрос выл от боли. Мучитель небрежно перевернул свою жертву на спину и вспорол ей живот короткой изогнутой саблей.

Я видела, как внутренности матроса вываливались наружу и кровь начала хлестать. Видела, как он забился в судорогах, а его глаза остекленели. Видела, как кишки тянулись за ним по палубе, пока чужаки тащили тело, чтобы выбросить несчастного за борт.

Покончив с матросом, пираты рассеялись по палубе. Свет отражался от лезвий абордажных сабель, мачете, стволов пистолетов и мушкетов – мешанина оружия, которое они небрежно засовывали за пояса или закидывали на плечи. Ни цвет кожи, ни выбор одежды не отражали какое-то конкретное происхождение, принадлежность к народу или государству. Нельзя было понять, с севера они или с юга, мерейцы или аэдинцы, с Мыса или из Устии.

Пираты. Это слово вернуло меня к реальности. Пошатываясь, я подалась вперед, готовая бежать, но ноги не слушались. И я споткнулась и снова упала – прямо в подставленные руки. Незнакомые силуэты окружили меня, словно стая волков.

Женщина, которая подхватила меня, прошептала на ухо: «Так хозяина не приветствуют. Стой прямо и следи за манерами, ясно?»

Она рывком поставила меня на ноги, и на этот раз я устояла. Мои похитители расступились, чтобы пропустить темноволосого мужчину среднего роста с короткой бородкой и атлетической фигурой, которую подчеркивали бриджи из оленьей кожи. Из-под распахнутого сюртука торчали рубашка и жилет, шейного платка не было, и хорошо виднелась широкая загорелая грудь. В руке он сжимал абордажную саблю, красную от крови, затем он передал ее стоявшему рядом пирату.

Именно этой саблей только что вспороли живот избитому матросу, и как только я поняла это, к горлу подступил ком. Неподалеку раздавались мерные удары капель. Я подняла глаза и увидела, что повешенный перестал дергаться. До меня донесся запах мочи и крови.

Тотчас меня вырвало. Полупереваренные бобы, рыба и хлеб оказались прямо под ногами у моих похитителей. Мужчина с саблей осторожно шагнул в сторону, ожидая, пока я успокоюсь. Я кашляла, сплевывала и давилась рыданиями, из глаз текли слезы, а волосы растрепались.

– Гистинг сбежал, капитан, – негромко сказал пират, забравший окровавленную саблю. Эти слова, пусть и не сразу, засели у меня в голове. Я же все еще сплевывала желчь и пыталась прийти в себя.

Капитан явно был недоволен. Свет костра отбрасывал тень на лицо, но я стояла так близко, что могла разглядеть его. Мужчина лет тридцати пяти, глаза цвета ртути и изящный подбородок. Его внешность нельзя было назвать красивой, скорее притягательной. В нем чувствовалась сила. Что-то похожее я ощущала рядом с гистингом Рэндальфа или в Гистовой Пустоши. Но эта сила была опасной, как сталь клинка, более приземленной и внушала ужас.