– Может, и свидимся еще, голубка моя, – буркнул Рябой, натягивая мне на голову капюшон так, чтобы лицо скрыла тень. – Не скучай по мне слишком сильно.

Я пнула его по ноге.

– Сука!

Он отпрыгнул назад. И прежде чем успел дать сдачи, Рэндальф утащил меня в зимнюю ночь. Я бросила на Рябого самодовольный взгляд, но на самом деле даже не разозлилась.

Не обращая внимания на холод, я вдохнула всей грудью. На мгновение мне показалось, что я на свободе: снежинки таяли на лбу, а в лицо дул соленый бриз. Только на мгновение. Во рту под маской тут же стало сухо и кисло, рука Рэндальфа легла на мое плечо, а вокруг маячил эскорт из громил-матросов.

– Вперед, – скомандовал Рэндальф своим людям. – На корабль.

Корабль Рэндальфа представлял собой изящное двухмачтовое судно, раскрашенное широкими полосами красного и желтого цветов. Это все, что я успела увидеть, прежде чем мы спустились по крутой лестнице, прошли через небольшую орудийную палубу и очутились в узком проходе в кормовой части корабля. Там он запер меня в кладовке.

– Отдыхай, – приказал контрабандист и захлопнул люк.

Тьма окружила меня. Я боялась шевельнуться, все чувства обострились. Я ощущала легкое покачивание корабля на поверхности воды в гавани, слышала скрип дерева, чувствовала запах сырости, соли и конопли. Последний исходил от мотков веревки и связок парусины, которые впивались мне в спину. По всей видимости, это была моя кровать.

Сдерживая отчаяние, я нашла положение, которое можно было назвать удобным, и обхватила себя руками. Несмотря на то что плащ на мне был достаточно плотным, я дрожала от холода. Придется устроить себе что-то вроде гнезда из парусины, иначе замерзну ночью.

Крысиное гнездо. Я мгновенно почувствовала себя опустошенной и зажмурилась. Впрочем, было так темно, что это мало что изменило.

Мне захотелось вернуться обратно в форт. Всего на мгновение я проявила нерешительность, и вот чем это обернулось: кладовкой на корабле контрабандистов, маской-кляпом и будущим, полным страданий, боли и постоянной тревоги.

Пучина отчаяния засасывала меня, но я сопротивлялась со всей яростью и решимостью. В следующий раз, как мне представится возможность убежать, я не буду колебаться. Я убегу, спрячусь, а потом найду свою мать. Как-нибудь.

Наконец я погрузилась в дрему, которая не принесла облегчения. Во сне я видела Пустошь и гистовый тис, что рос позади гостиницы, принадлежавшей моей семье, видела его ветви, залитые светом осеннего утра. Во сне я пряла пряжу из черной шерсти. Веретено закрутилось, нить натянулась, и дух, обитавший в тисе, заговорил со мной. Не у каждого дерева в Гистовой Пустоши была душа, но я всегда знала, что у этого тиса она есть.

«Сестра».

Я проснулась от скрипа дерева. Веревки врезались в кожу, и, когда все ощущения и вся боль снова обострились, я застонала сквозь маску.

«Сестра?»

Я моргнула, не понимая, что происходит. Свет, пробивавшийся сквозь ветви в моем сне, окружал меня наяву. Но он изменился, из золотистого и теплого стал холодным, бледно-голубым, и исходил он от… человека?

Надо мной, зажатая между переборкой и люком кладовки, склонилась женщина. На ней была пышная юбка, ткань струилась поверх ее ног и ложилась на веревки вокруг меня. Форма ее лица походила на сердце, а блестящие бледно-зеленые глаза – на кусочки стекла, обточенного морскими волнами.

Я не могла разглядеть зрачков, похоже, их вообще не было, как и души во взгляде, но мне показалось, что она смотрит на меня оценивающе, со смесью любопытства и сочувствия.

Она шевельнулась, и ее юбка разошлась на части, распалась, превратившись в пучок чего-то похожего на щупальца осьминога. Это был не человек. Не женщина. Гистинг.