Ракеле впоследствии рассказывала, что однажды, когда Муссолини был в отъезде в Генуе, собирая деньги для своей кампании, в дверь их квартиры постучали. Стоявшая на пороге «уродливая дама, намного старше меня, тощая и страшная как мертвец, стала изо всех сил размахивать руками». Назвать себя гостья отказалась, но, войдя в квартиру и разглядывая ее убранство, стала расспрашивать Ракеле о муже. Затем, повернувшись к Эдде, спросила у девочки, любит ли ее отец ее мать. По возвращении Муссолини Ракеле поинтересовалась у него, кто эта женщина. Австрийка, ответил он, истеричка, с которой у него был короткий роман в Тренто, и теперь она его преследует. Эдда начала привыкать к скандалам на почве ревности, но в то же время усвоила урок: от великих мужчин не следует ожидать верности.

Постепенно итальянцы, даже те, кто поначалу выступал за нейтралитет, стали ратовать за вооруженное вмешательство. С балконов и на запруженных людьми площадях поэт, журналист, романист, неутомимый охотник за литературными премиями и такой же неутомимый напыщенный бонвиван Габриеле Д’Аннунцио проповедовал войну, «красоту победоносной Италии» и величие la patria, родной Италии. Война была символом будущего, злом, необходимым для пробуждения дремлющих и безалаберных итальянцев. За присоединение к союзникам итальянцам обещали не только Триест и Трентино, но и Южный Тироль, часть Далмации, кусок Албании и острова Восточной Адриатики. В апреле 1915 года Италия подписала в Лондоне секретный договор и в мае объявила войну Австрии несмотря на то, что в парламенте сторонники вступления в войну оставались в меньшинстве. За прошедшие с начала войны месяцы было уже немало возможностей увидеть результаты кровавой бойни, чинимой новым оружием – пулеметами, и в правительстве Италии прекрасно знали, что оружия и опытных офицеров стране не хватает, но все эти разумные соображения были отброшены в сторону.

В сентябре 1915 года Муссолини несмотря на то что ему было уже тридцать два года и для войны он был немного староват, оставил семью и вступил в свой старый берсальерский полк. «Вот за что, – писал он в одной из первых статей, отправленных в Il Popolo d’Italia, – мы сражаемся сегодня в Европе: эта война в то же время великая революция».

Еще в 1905 году Муссолини неожиданно проявил себя прилежным солдатом. Теперь он попросился на офицерские курсы, но в отличие от брата Арнальдо, его не приняли из-за непредсказуемых политических взглядов. Вместо этого ему предложили вести боевой листок берсальеров в штабе полка, но он отказался – вновь, если верить семейному преданию, – заявив, что он вступил в армию не писать, а воевать. Он вел собственный дневник – в характерном для него живом, сбивчивом стиле – и отправлял его в Милан для публикации в Il Popolo. «Я живу для завтра, – писал он. – Я живу для послезавтра. Борьба, которая ждет нас после окончания войны, будет величественной».

Итальянская армия рассчитывала легко и уверенно разгромить австрийцев в долине реки Изонцо и дальше быстрым наступлением взять Триест. Война, однако, оказалась вовсе не такой, как обещал Д’Аннунцио – славной и героической, и не такой, какой ее описывал в своих предсказаниях футурист Филиппо Томмазо Маринетти – «единственной гигиеной мира». Она оказалась грязной и смертоносной: линия фронта двигалась то в одну, то в другую сторону, оставляя за собой горы трупов. В общей сложности на Изонцо произошло одиннадцать сражений, престарелый и не способный менять тактику генерал Кадорна отправлял в бой одну за другой волны солдат, каждая из которых под пулеметным огнем неизменно превращалась в кровавое месиво человеческих тел. К концу ноября 1915 года число погибших итальянцев составило 110 тысяч человек. Уделом уцелевших были холод, голод, крысы и блохи.