Сулем отстранился от окна. Никогда он еще чужая радость не вызывала в нем самом такого пьянящего восторга, как сейчас.  Ради того, чтобы странная космическая женщина, встретившаяся ему, казалось бы, не в том месте и совершенно не ко времени, вот так смеялась, он готов был сделать все, что угодно. Ему почему-то вспомнилось далекое летнее утро, когда в мамин день рождения отец крался в спальню с огромным букетом бело-розовых тюльпанов. Где ему удавалось среди июльской жары находить каждый год ее любимые цветы, которые и весной-то редкость, всегда оставалось его тайной. Мама зарывалась лицом в эту охапку, обнимала отца, целовала сына. «Быть мужчиной в любви – это просто делать так, чтобы твоя женщина могла чаще смеяться от счастья», – подумал Амир.

Он бы мог стоять и подглядывать за Би вечно. Но чувство такта взяло верх. Сулем пошел к себе, не желая мешать ей наконец-то без оглядки на время гладить, обнимать, нюхать и баюкать свое дитя.

***

Габриэлла действительно была счастлива. Впервые с момента, как она попала в «Иннос». Она больше не замирала в ужасе от каждого шороха, украдкой пробираясь к сыну, и совершенно легально проводила с ним три дня и две ночи в неделю. Если ей выпадало ночное дежурство, уложив детей, она отправлялась в маленькую комнатку для персонала. Добродушная и деликатная Дивал уходила спать в одну из детских спален. А Би лежала на маленьком диванчике, напряженно вслушиваясь в тишину, боясь заснуть и пропустить легкий стук в окно. Услышав условный сигнал, подскакивала, открывала створку и сразу же оказывалась в объятиях интенданта.

Сулем шел на все, чтобы сделать ее жизнь легче и как можно больше времени, насколько позволяла его работа, проводить вместе.

Они старались скрывать свои отношения, но по лагерю все равно поползли слухи. Некоторые арестантки начали с открытой неприязнью смотреть на Габриэллу. Среди них оказались и малышка Ли, с которой они раньше довольно близко общались. Продолжала ненавидеть ее и Дерна. Если Би попадала на работы под ее надзором, та использовала ее до изнеможения. Нагрузку в бригадах хозработ распределяли надзиратели, и Дерна с наслаждением не давала ей продыху. Оставаясь при этом сдержанно-вежливой.

Вот и сейчас Би стояла посреди хлева, который с утра убирала в одиночку. Ей разрешили прерваться на обед и подняли обратно, как только она отложила ложку.

Посещение домика тоже сорвалось. Как только она собралась сбегать к сыну на положенные 15 минут, Дерна перегородила ей путь:

– 320-я, куда?

– У меня перерыв должен быть сейчас на кормление ребенка…

Надзирательница оскалилась своей самой жуткой улыбкой.

– Перерыв для тех, кто выполняет норму работ. А ты свою до сих пор не сделала.

– Одной сложно сделать норму на таком большом объекте, —попыталась возразить арестантка.

– Ты чем-то недовольна? Можешь подать на меня жалобу господину интенданту. Говорят, твои жалобы до него доходят быстрее остальных. Видимо, идут особой дорогой. Только сначала ты вылижешь здесь все так, чтобы было чище, чем в медблоке.

Би опустила глаза и снова взялась за грабли. С грустью она подумала о своем малыше. Наверняка Илиас сейчас плачет и отказывается спать. Мальчик уже привык, что мать приходит к нему в определенное время и как крошечный часовой, в обнимку со своей лошадкой, всегда ждет ее у дверей. А еще как назло пятница. Вряд ли Дерна вела бы себя так в какой-то другой день недели. Но именно в пятницу интендант был очень занят. Совещания, отчеты, опять совещания. Иногда он даже не успевал участвовать в вечерней перекличке. Так что надзирательница чувствовала полную безнаказанность. Понятно, что Би на нее не пожалуется, если не дура.