Берта Моисеевна умерла семь лет назад, в девяностолетнем возрасте, продолжая заниматься своим портновским делом почти до самого конца. И одной из последних, кому она сшила два платья (разумеется, отменно!), была ее любимица, участковый врач Александра Николаевна Грознова.

– Так вы – Верочка?! Дочка Александры Николаевны Грозновой?! – радостно повторили женщины, и Вера слегка растерялась.

Ну да, она самая, только что это за панибратство со следователем при исполнении и при чем здесь мама?

– Просим, просим! – прощебетала Фаина Григорьевна, а Марта Мстиславовна подхватила Веру под локоть и едва ли не силком усадила за стол со словами:

– Так вам чай или кофе? У нас все отменное, даже не сомневайтесь! А как насчет бутербродов?

– Спасибо, не надо бутербродов, – отказалась Вера.

– А молодой человек? То есть капитан Дорогин?

– Роман Леонидович, – подсказал Дорогин.

– Так вот Роман Леонидович наверняка хочет. Потому что он наверняка не завтракал, – без тени сомнения заявила Ружецкая и выплыла, словно океанский лайнер, из комнаты. За ней прошустрила, словно моторная лодочка, Фаина Григорьевна.

– Вообще-то я действительно не завтракал, – прошептал Дорогин.

– Вообще-то не полагается, – прошептала в ответ Вера.

– Но они же у тебя не подозреваемые?

– Пока нет.

– Тогда я поем.

Ружецкая и Панюшкина погремели чем-то на кухне и появились в комнате с блюдом бутербродов и кофейником. Разлили кофе, пододвинули блюдо поближе к Дорогину, тот засунул бутерброд в рот, пожевал и выдал:

– А вы красивые женщины. Сразу видно: актрисы.

– Да, – последовал уверенный ответ, – актрисы, хоть и бывшие. И красивые. Но!.. В своей возрастной группе.

И женщины дружно усмехнулись.

«А они с самоиронией. Значит, не дуры», – подумала Вера и спросила:

– Позвольте сначала задать вам вопрос не по делу. Откуда вы знаете мою маму?

Фамильярность в виде «Верочки» она решила пропустить мимо ушей. Да и, в конце концов, какая разница? По большому счету, она терпеть не могла «правила протокола».

– О-о-о!.. – на сей раз не просто усмехнулись, а прямо-таки просияли Ружецкая и Панюшкина. – Александра Николаевна многие годы была нашим участковым врачом, вплоть до своего отъезда в Москву, – уточнила Марта Мстиславовна. – Мы так радовались, что она нашла достойного мужчину, это совсем не просто. У нас с ней сложились замечательные отношения сразу, как она совсем молоденькой докторшей в нашу поликлинику пришла. Умница, душевнейший человек! Периодически мы с ней чай-кофе пили, когда она по вызовам в наш дом приходила. Ну надо же было ей где-то хоть маленько передохнуть.

– А моя мама, когда еще жива была, Александре Николаевне даже два платья сшила. Мама у меня была знатной портнихой! – вставила Панюшкина.

– И про вас Александра Николаевна очень тепло рассказывала, гордилась вами. И про бабушку вашу, и про вашего сынка… Ярослава… который не по годам мудрый, – добавила Ружецкая.

«Вот это да!» – поразилась Вера. Сама она ничего про этих женщин не слышала. Хотя, не исключено, что слышала, да только мимо уха пропустила. Впрочем, о своих пациентах мама не любила распространяться.

«А может, все это и к лучшему, – прикинула следователь Грознова. – Всегда и везде полезно иметь своих людей».

Она почему-то не усомнилась, что бывшие актрисы смогут оказаться полезными. Но усомнилась, что эти театральные дамы будут способны четко, ясно, без всяких театральных эффектов изложить все, чему они стали свидетелями. Однако же ошиблась. Не исключено, они заранее отрепетировали свои показания, к тому же уже в общих чертах все рассказали Дорогину, и теперь вполне обошлись без охов-ахов.