– Разве это военная тайна? – уперлась Вера.

– Не военная. Но это внутренняя информация, – уперлась в свою очередь кадровичка.

– И все же… Ну, пожалуйста, объясните…

Возможно, в голосе Веры было нечто такое, отчего кадровичка малость помягчела, а, возможно, уже собиралась в отставку, и это делало ее откровеннее.

– Ну ладно, девушка, – вздохнула она. – Я вам скажу кратко, без пояснений, но чтобы вы не теряли времени, пытаясь поступить, положим, в прокуратуру или полицию. Вы не рекомендованы по результатам ПФЛ.

На ПФЛ – то есть исследование психофизиологии личности, обязательную процедуру для приема на службу в правоохранительные органы, – Вера потратила четыре часа. Психологи ее «крутили» и так, и эдак, задавая подчас совершенно идиотские (по Вериным представлениям) вопросы, типа: занималась ли она когда-нибудь распространением наркотиков и были ли у нее суицидальные желания. К ПФЛ Вера отнеслась с пониманием, но как к пустой неизбежности, считая себя совершенно устойчивым в психологическом плане человеком. И вдруг выяснилось, что именно психологи поставили ей черную метку.

– Я вам так скажу, – продолжила кадровичка, – идите лучше в адвокаты, вам это больше подходит. А в нашей системе… даже если вас возьмем, максимум в течение полутора лет либо наша система вас выдавит, либо вы сбежите сами.

И все-таки Веру взяли в следователи. Правда, исключительно по блату. Мама Александра Николаевна, которая была с самого начала против намерений дочери, посмотрела на ее страдания, посоветовалась с собственной матерью и обратилась за помощью к двоюродному брату, работавшему в Москве «большой шишкой» в Следственном комитете России. Тот «надавил» на областное начальство, и, наконец, Вера предстала перед руководителем первого отдела регионального следственного управления полковником Алексеем Алексеевичем Клименко.

– Ну и чего ты так к нам рвешься? Работа тяжелая, совсем не женская. Опять же ребенок у тебя маленький, – сказал Клименко.

– За моим ребенком есть кому приглядеть. У него прабабушка еще не старая. А я хочу преступников ловить. Мне интересно, – не стала придумывать красивые объяснения Вера. – Но только сразу скажу: фабриковать дела я не стану. Я не девочка наивная, я все понимаю, но честные следователи тоже ведь нужны.

– Ну-ну… – хмыкнул полковник. – Я в курсе, почему тебя психологи забраковали. Вернее, не бесповоротно забраковали, а как бы оставили на рассмотрение руководства. А никакому руководству всякие проблемные барышни не нужны.

– Да какие же со мной проблемы?! – изумилась Вера.

– Ладно, кое-что разъясню, но чтоб языком не трепала. У тебя слишком жесткие моральные рамки. Внутри этих рамок ты вполне договороспособная, гибкая, однако любой переход за рамки у тебя приравнивается к расстрелу. Упрешься, и не сдвинешь. А у нас всякое бывает… сама говоришь, что не наивная барышня. И что с тобой делать? Следователь ведь процессуально самостоятельное лицо. Это первое. Теперь второе. Ты способна эффективно работать в команде. Однако для тебя авторитет только тот, кого ты лично уважаешь. А если не уважаешь, то хоть каким он тебе будет большим начальником, ты его в лучшем случае станешь терпеть, причем с кислой физиономией и только в пределах, за которые вырваться нельзя. А мы люди в погонах, у нас командная система, мы себе начальников не выбираем. Наконец, третье. У тебя высокий IQ, умная ты. Это хорошо. Но в то же время ты склонна к неординарным решениям, к нетривиальным действиям. То есть ты большой оригинал. С одной стороны, это тоже может быть хорошо, особенно когда слишком нестандартные преступления. Но, с другой стороны, означает, что ты непредсказуемая и тебя сложно контролировать. А это для нашей работы серьезный минус. – Клименко выдержал паузу и спросил: – Теперь ты понимаешь, почему психологи напротив твоей фамилии жирный знак вопроса поставили?