Мой личный рекорд в статическом апноэ – пять минут. Конечно, я не могу не дышать так долго, когда двигаюсь, но все равно здесь я чувствовала себя в своей стихии. На суше Дев превосходил меня в силе и скорости, зато под водой у меня было преимущество в выносливости и ловкости. По крайней мере, мне хотелось так думать.

Мой брат висел над песочным дном скрестив ноги, будто медитировал тут уже несколько часов. Кальмара он держал за спиной, потому что Сократ уже приплыл и тыкался ему в грудь, как бы говоря: «Да ладно тебе, а то я не знаю, что ты принес его мне».

Сократ великолепен. И я говорю так не потому, что сама принадлежу к Факультету дельфинов. Это молодая трехметровая афалина с голубовато-серой кожей и отчетливой темной полосой на спинном плавнике. Я знала, что на самом деле он не улыбается – просто у него такая форма рта, но все равно он ужасно милый.

Дев достал из-за спины кальмара, и Сократ проглотил его целиком. Глядя на меня, Дев усмехнулся, выпустив изо рта пузырек воздуха. На его лице было написано: «Ха-ха, он любит меня больше».

Я протянула Сократу своего кальмара, и он, обрадовавшись добавке, позволил мне сначала почесать ему голову, на ощупь гладкую и тугую, как наполненный водой шар, а затем помассировать ему грудные плавники (дельфины обожают, когда им массируют грудные плавники).

Вдруг он сделал нечто неожиданное: качнувшись, он пихнул носом мою ладонь вверх, что, как я уже знала, означает в его случае «Поплыли!» или «Скорее!», после чего развернулся и помчался прочь, плеснув мне водой в лицо.

Я смотрела ему вслед, пока он не исчез в сумрачных водах, и все ждала, что сейчас он сделает круг и вернется. Но он не возвращался.

Я ничего не понимала.

Обычно он не уплывал сразу после кормежки: ему нравилось проводить с нами время. Дельфины от природы общительные создания. Чаще всего он всплывал с нами к поверхности и выпрыгивал из воды, перелетая у нас над головами, или играл с нами в прятки, или без конца пищал и стрекотал, будто засыпал нас вопросами. Поэтому мы и прозвали его Сократом. Сам он никогда не отвечал – только спрашивал.

Но сегодня он выглядел взволнованным… почти встревоженным.

Вдали мутно светилась голубыми огоньками ячеистая сетка защитной решетки, перегораживающей вход в бухту, – за последние два года я так к ней привыкла, что почти перестала обращать на нее внимание. Но сейчас она на моих глазах погасла и снова вспыхнула. Такое на моей памяти случилось впервые.

Я взглянула на Дева, но он, похоже, ничего такого не заметил и, указав вверх – «Наперегонки до поверхности», – забил ногами, взбаламутив песок со дна.

Мне хотелось задержаться, чтобы посмотреть, мигнет ли решетка снова. Или вдруг Сократ вернется? Но легкие горели, и я неохотно последовала за Девом.

Вынырнув рядом с ним, я отдышалась и спросила его о выключившейся решетке.

Он сощурился:

– А ты точно сама не отключилась на секунду?

Я плеснула ему в лицо:

– Я серьезно. Нужно кому-то сказать.

Дев протер глаза, не меняя скептического выражения лица.

По правде говоря, я никогда не понимала, зачем нам этот высокотехнологичный подводный барьер на входе в бухту. Он вроде как должен защищать морскую жизнь от посторонних, тех же браконьеров, дайверов-любителей и шутников из конкурирующей школы Лэнд Инститьют, но мне она казалась перебором, даже для учебного заведения, выпускающего лучших морских ученых и кадетов во всем мире. Я не знала точно, как решетка работала, но она однозначно не должна мигать.

Дев, по всей видимости, понял, что я действительно обеспокоена, и сказал:

– Ладно, я об этом доложу.