– Шежант Жи-жи-ский. А всем послышалось – Дзержинский! – и Санька, разумеется, не мог упустить такой случай, и конечно, съязвил:

– А, зовут тебя, случайно, не Феликс Эдмундович? Так он и стал с той поры Феликсом. Теперь и командир его так называет.

Вернулись Арбенов с Чердынским, присели к столу и стали просматривать собранные у убитых немцев документы. Ольгу вдруг разморило и глаза стали слипаться, все тело налилось свинцовой тяжестью, и она встала – испугалась, что может уснуть и вслушалась в разговор разведчиков. Обстановка была исключительно плохая, потому что, хотя танковый удар отбили и немцы откатились, им удалось вклиниться в нашу оборону и закрепиться в траншеях и сейчас они готовят новый удар. По документам убитых выходило, что у немцев появилась новая дивизия, и, наверняка, завтра они подтянут дополнительные силы и снова попытаются прорвать нашу оборону.

– Поэтому, давайте, поднесите сейчас побольше бутылок «КС», противотанковые гранаты! Завтра будет жарко! А я пойду, доложу начальству! – старшина сложил документы в свой командирский планшет и встал, собираясь уходить. Ольге стало обидно, что он даже не взглянул на нее ни разу, как будто ее здесь на было, и она шагнула к нему.

– Товарищ старшина! А мне что делать?

– Так, Максименко! – он как будто только теперь заметил ее, и задумался на секунду, потирая подбородок, – Ну, как, привыкаешь? – Не дожидаясь ответа, он продолжил:

– Нашей с тобой работы завтра не предвидится. Артиллерия помогать не будет, не то своих положим. Так что, завтра останешься в лазарете, там работы хватает.

Она разозлилась и хотела сказать, что не для того училась радиоделу и переправлялась через Волгу, чтобы торчать в лазарете, там любая санитарка справится, и что она не позволит никому обращаться с ней как с маленькой девочкой, какая ни есть, она боец Красной Армии. Нет, надо говорить еще резче, еще убедительнее – подумала Ольга, но ничего этого не сказала, потому что он смотрел на нее как-то не так, а как, она не смогла бы объяснить. Да, поняла она, такой взгляд был у отца, когда они с мамой провожали его в последнюю командировку в Испанию. Последнюю, потому что он обещал маме, что потом никаких командировок не будет. А она оказалась последней, потому что он из нее уже не вернулся. При чем тут это? – спросила она себя, и еще, – О чем он думает сейчас, глядя так на нее? И все время трет подбородок.

А он думал о том, что ночью будет жестокий бой, и немногие доживут до рассвета, и что ей тут не место. Медсанчасть и весь берег тоже бомбят, но там есть шанс выжить, потому что немцев мы туда не допустим, не имеем права, и там тоже падают бомбы, но там не так много убитых. Там у нее будет шанс выжить. Еще он вдруг подумал, что у нее красивые брови, никогда не знал, что брови могут быть красивыми, густые и золотистые. И глаза у нее серые и длинные, никогда не встречал таких глаз! Да, не место ей тут, совсем девчонка!

Он сказал, что они могут пойти вместе, потому что ему нужно найти капитана Студеникина, но она отказалась, ответив, что пойдет в медсанчасть утром, хотя уже секунду назад решила, что ни в какую санчасть она не пойдет, а пойдет утром с группой и будет там вместе со всеми. Старшина раскусил ее хитрость, не очень-то она умела врать, и решил, что завтра он что-нибудь придумает, в крайнем случае, подключит Студеникина. Она ждала и, волнуясь, потрогала двумя пальцами кончик носа, за эту привычку ее всегда ругала мать, а отец в таких случаях смеялся – его эта ее привычка смешила. Камал улыбнулся, заметив ее жест, и Ольга смутилась, а он сказал ей: