На полу лунная полоса. Кучи тел. Моя голова на чьем-то сапоге. Замерзнем, пожалуй, но я больше никуда не пойду…

– Вы плохо себя чувствуете, капитан? – Кто-то светит на меня электрическим фонариком.

– Никак нет, благодарю вас.

– Можете встать? Ну вот отлично… Выпьете с нами чаю.

Каганец тухнет, каганец горит. Опять светло. Кругом стола офицеры. Полковник налил в мою кружку немножко рома из своей фляжки. Холода больше нет. Можно дальше. Говорят, осталось не больше тридцати верст. Если я даже выбьюсь из сил, гвардейцы не бросят.

Едем рысью. Лошади накормлены. На подводах сено. Ноги закутаны попонами. Молодой полковник-кирасир заботится, чтобы мне не было холодно. Он – хозяин, я – гость лейб-гвардии Сводно-конного полка.

Все еще ночь. Небо чистое. Вокруг луны морозный венчик. Чтобы отогнать сон, слезли. Идем быстрым шагом. Заснуть на повозке – верный способ замерзнуть. И сено не поможет. Лошади белые от инея. Люди поминутно хватаются за уши. Ветер утих, но Азовское море шумит, и от него идет морозная сырость. Сиваш застыл. Серебряная шкура с черными пятнами – полыньями…

Утро. Последняя верста на стрелке. Татарское село, улица забита обозами. Новости? Пока никаких… Перекоп? Господь с вами… что конница может поделать с крепостью.

Полковник-кирасир надписал на моем удостоверении: «… отступал вместе с обозом Гвардейского кавалерийского полка до с. Арабат, откуда направился через г. Феодосию в г. Симферополь для исполнения командировки».

Феодосия не по дороге. Крюк верст в тридцать, но надо, наконец, поесть и погреться.

Иду один. Дорога пуста. Обозы свернули на запад. Редко, редко обгоняет подвода. Мороз, точно год тому назад под Орлом. Два офицера везут белый гроб. Остановили телегу. Машут мне.

– Вы в Феодосию? Мы вас подвезем.

– Спасибо, но, как же… нет места.

– Садитесь на гроб – он крепкий. Ничего, ничего… Генерал был добрый человек. Сам бы так распорядился.

Не спрашиваю адъютанта, где погиб генерал. Поручику будет неприятно рассказывать. Я уже слышал об этой смерти[19]…

Едем рысью. Края гроба режут ноги, но все-таки лучше, чем пешком. Горы цвета жженой охры, красные черепичные крыши, белые дома. В город так въезжать неудобно. Слезаем с подводы, идем сзади. Прохожие снимают шапки.

Первая лавка. Фруктовая торговля оптом и в розницу. У входа корзина желтых крупных груш с розовыми боками. Они полузамерзшие, зубам больно от холода, но я еще никогда не ел таких чудесных груш.

– Куда же вы теперь, господа?

– Сдадим гроб на хранение, явимся коменданту, потом обедать.

– А я прямо к коменданту.

– Приходите в «Асторию»!

В этом году коменданты стали удивительно внимательными. Попросил ордер на один день – получил на три. Всем, кто спасся из-под Новоалексеевки, положено три дня отдыха. Только предупредили, что гостиница не отапливается.

Выхожу в приемную. Генерал с белыми хохлацкими усами. Тот самый, который ехал в вагоне-столовой. Целует меня в обе щеки.

– Живы?

– Так точно, выскочил… Не знаете, Ваше Превосходительство, как та дама с девочкой – помните, муж прибежал?

– Не видел нигде. Вероятно, погибла. Там ведь буденновцы рубили всех, кто попадался под руку…

Иду в ресторан. Ветер гоняет по мостовой соломинки и обрывки бумаги. В кафе сидит бритый господин в очках. Читает «Petit Parisien». Собака на цепочке. Славная маленькая собака с длинной курчавой шерстью. Морда курносая и на желтом кожаном ошейнике запотевшие от мороза бляшки. Небо опять серое. Начинается пушистый спокойный снег.

– Что они, с ума спятили… в ресторане похоронный марш.

– Я потребую, чтобы прекратили.

– Бросьте – еще скандал выйдет.