– Когда мы с Вампиловым поехали покорять Москву, то жили на даче писателя Костюковского в Пахре, – рассказывал Шугаев. – Нашим соседом оказался живший поблизости Александр Трифонович Твардовский. По вечерам, прогуливаясь, он заглядывал к нам. Узнав, что мы начинающие писатели-сибиряки, он попросил показать что-нибудь. Ну, я ему сказал, что моя повесть лежит в журнале «Юность». Однажды, когда я вернулся ни с чем из Москвы, Вампилов сказал, что заходил корифей и велел, чтоб я срочно ехал в «Юность», где меня ждет главный редактор Борис Полевой. Тот встретил меня с любопытством, спросил, откуда я знаком с Твардовским. Я благоразумно промолчал, мне предложили подписать договор, зайти в кассу и получить аванс. Такого поворота, такого подарка от Твардовского я не ожидал. Мы тогда в этой Пахре у Костюковского доедали последнюю картошку. Так что в жизни часто всё решает случай. Приехал я с покупками из Москвы, сели за стол. Саня вдруг говорит, представь себе, старик, швейную фабрику. Тысячи женщин сидят за машинкам и шьют. А здесь на этих дачах сидят сотни писателей и строчат клавишами. Пишут повести, романы, издают миллионные тиражи книг. Сколько леса надо спилить, чтобы обеспечить тиражи бумагой. А можно писать коротко, но ёмко, как это делал Чехов. Писатель, складывая себе дом из слов, жаждет владеть всем миром, а вот женщине достаточно семейного очага.
– Но чтоб над этим очагом был весь мир, – уточнял я. – Со всеми поэтами и другими творцами. Где есть всему своё начало и свой конец.
И Вячеслав рассказал, как Твардовский хоронил свою мать.
– Приехал Александр Трифонович на кладбище заказывать могилку умершей матери. Ну, ему кладбищенские рабочие говорят: «Отец, земля не отошла. Смочить бы надо». «Сколько?» – спросил Александр Трифонович. «Литровку!» – «Ну что ж, литровку, так литровку. Лишь бы скорее…»
Далее Шугаев хорошо поставленным голосом, раздельно, с театральной грустью прочитал стихи самого поэта:
Я видел, что и сам Шугаев спешил жить и писать, чтобы всё у него было быстрее и короче, ревниво приглядывая за публикациями своих коллег. В те времена его имя упоминалось едва ли не чаще имени Валентина Распутина, с которым он вместе ездил по области, тогда их очерки и рассказы ещё печатались под одной обложкой. И всё же мне казалось, что примером для подражания Вячеслав выбрал Ивана Тургенева, барина и охотника, особенно это бросалось в глаза, когда Шугаев начинал рассказывать про деревенских. Здесь для него хитроватый, любивший порассуждать на международные темы сосед Богдан Федорович Хорев, который после войны попал в эти края малолетним подростком с Тернопольщины, стал для него чем-то вроде тургеневского Хоря, а неведомого мне деревенского охотника и тракториста Колю Речкина он называл Калинычем…
– Когда я сюда приехал, мне показалось, я попал в рай, где тишь да благодать и другому не бывать, – с усмешкой щурился Шугаев. – Но когда пригляделся, прислушался – понял: отношения здесь не менее сложные, чем, скажем, между английским и мадридским дворами. Бывает, от крохотной обиды, одного неосторожно сказанного слова люди годами не разговаривают друг с другом. До сих пор не пойму, какая кошка пробежала между Хоревым и Речкиным? Чего делить – тайгу, ей края нет, места всем хватит. А вот живут рядом, и – как на ножах!
Задержаться надолго и стать настоящим барином Шугаеву было не суждено. Известный романист, автор «Вечного зова» Анатолий Иванов, предложил Вячеславу возглавить отдел прозы журнала «Молодая гвардия», с предоставлением московской квартиры, и Шугаев, так и не написав своих охотничьих рассказов, бросил всё и улетел в столицу. Оказалось, что не только чеховские «Три сестры» мечтали перебраться в Москву. Года через два после своего отъезда он неожиданно предложил мне купить его добролётовскую дачу. «Бичи начали лазить, – пожаловался он, – чего доброго, сожгут. Бери – не прогадаешь!» И запросил за школу, на которую, кстати, не было никаких документов, приличную сумму. «Что ж, всё как и везде: за вход – рубль, за выход – три», – хмыкнув про себя, подумал я. И мы ударили по рукам. Оформление документов на дом и участок потребовало нервов, времени и денег, но я посчитал, что овчинка выделки стоит, всё равно здесь лучше, чем сидеть на шести сотках в садоводстве.