«Ты мало молилась защищитникам, когда носила его, сестра, – сказала матери Батара, старшая из женщин в семействе, – теперь уж не опростоволосься, проси Бодхисаттву сострадания помочь вам».

И мать Батара начала усердно молиться. В жилище у них был алтарь, каждый день на него ставились подношения, каждый день зажигали на нём огонь. Но полностью оставить все домашние заботы и посвятить время молитве за алтарём женщина не могла. Не имела возможности – ведь кому-то нужно было вести хозяйство, да и не имела права она оставить свою семью, ради только молитвы об этом одном ребёнке. Поэтому мать читала молитву Бодхисаттве сострадания каждую свободную минуту везде, где бы ни находилась. Кормила ли она в это время малыша, ходила ли к реке за водой, готовила ли пищу, уста её повторяли молитву, а в сознании всё больше крепла вера в то, что всё будет хорошо. Иногда, молясь, она вспоминала, как будучи беременной этим ребёнком, просила небо послать им мальчика, крепкого, сильного, смелого, еще одного помощника отцу (ведь среди старших было больше девочек) и того, кому можно будет передать ведение родового хозяйства, когда сами мать с отцом станут уже немощными. Так и произошло – родился мальчик, только вот как надеяться на поддержку и опору в старости, когда у тебя такой немощный ребёнок? Жизнь в степи и так нелегка, а нездоровому ребёнку она станет и вовсе не под силу. Нездоровый ребёнок и себя погубит, и всю свою семью – так издавна говорил этот народ. Здесь смотрели на возможности ребенка, полученные им от рождения. Слабый физически имел очень мало шансов на счастливую жизнь в дальнейшем и грозил стать обузой всему роду, поэтому детей испытывали – по достижении полуторамесячного возраста голенького малыша несли к реке и опускали в холодную воду, он не должен был синеть, не должен был заболеть горячкой и не должен был овялиться так, чтобы уж ни на что кроме, как на кабачок и не походить. Наоборот, тело его должно было очень скоро после этой процедуры приобрести нужный здоровый цвет, члены стать упругими, а общая активность увеличиться.

Батара с трудом выходили после купания в реке. Соседи на мать смотрели косо. Немногие соглашались с ней в её методах. В основном говорили, что она нюни развела и зря цацкается с ним – только собственную жизнь расходует понапрасну.

Но мать Батара их не слушала и знай себе молилась и делала своё дело. «Ребёнок-то не их, а мой, – думала она, – каждому про чужого ребёнка легко давать советы, каждому с его пенька виднее жизнь другого. Ну предположим, правы они будут, и что с того? Ежели они будут правы, и у меня не получится вырастить здорового ребёнка, всё равно ведь будут, как стервятники со своей правотой над падалью кружится…» Муж её очень поддерживал, ночами покрепче прижимал их с маленьким Батаром к себе, хоть и сам приходил с работы уставший, а ей на ухо шептал: «А я верю, что всё будет у нашего мальчика хорошо».

Так, когда Батару только-только перевалило за полтора года, пришли к ним в деревню два монаха. Монахи заходили в каждый дом, благословляли живущих в деревне, кому советом помогали, кому – молитвой, рассказывали, какой хурал когда в монастыре будет, приглашали в монастырь на праздники. Жители деревни справлялись о здоровье пожилых лам, угощали монахов кто похлёбкой, кто – лепёшкой, кто чем мог в общем, благодарили за благословения. В каждом доме монахи к детишкам присматривались, кого на ручки брали, к кому лбом прислонялись, кого – сладостями угощали. И вот дошли до дома, где Батар с родителями и сестрами жил. Только вошли они, а Батар как побежит к одному из монахов, тому, что помоложе был, как за ноги обхватит его, головой в колени уткнулся, обнял так его значит – сколько росту хватило. У монаха что-то в груди ёкнуло, но он виду не подал, от ног своих оторвал его, на руки поднял, ну говорит, как тебя зовут, рассказывай. А Батар возьми и скажи ему, что он не Батар, а Джучи, по-монгольски значит – сын Чингисхана. Засмеялся тот монах, что постарше был: «Уж больно хил ты, чтобы ханом быть». А Батар как заулыбается, как примется по комнате, что всё их семейное жилище и составляла, танцевать, к алтарю подошёл, все картинки оттуда собрал, монахам отдал, на картинки ручками показывает и лепечет: «Вот Батар, вот Джучи…»