– Подождите, я сейчас!

Я аккуратно поставила поднос с едой на прикроватную тумбочку и кинулась помогать женщине. Присела, чтобы поднять трость, а когда встала, чтобы ее отдать, случайно бросила взгляд на книгу. Клавдия Афанасьевна оставила ту раскрытой. Между страниц лежала фотография. И вряд ли ее использовали вместо закладки. Скорее всего, Клавдия Афанасьевна до моего прихода рассматривала ее и погружалась в ностальгию. Это был цветной снимок, но довольно потрепанный, с заломами в нескольких местах и потертыми уголками. На нем группа женщин разместилась в ряд перед входом в здание, на стене которого была привинчена табличка с надписью «Лицей 1549». В руках женщины держали букетики цветов, у всех были аккуратные прически и робкие улыбки на лицах. В центре стояла сама бабушка Клавдия, на тот момент уже немолодая, но все еще красивая и полная сил. Я отметила, что с годами стиль одежды ее не особо поменялся. Даже здесь, в доме престарелых, эта женщина носит белые рубашки с объемными рукавами и воротниками, и длинные юбки, подчёркивающие хрупкую фигуру. Надевает идеально отглаженные вещи несмотря на то, что из комнаты не выходит. Привычки порою сильнее нас.

– Мой бывший коллектив, – она заметила, куда я смотрю. Голос Клавдии Афанасьевны был тихим, но мелодичным. – Педагогический штат лицея в полном составе. Рядом со мной Нина Егоровна, наш директор.

– Вы были учителем? – искренне удивилась я.

– Учительницей истории. Много кровушки я попила у балбесов, которые не знали ни дату снятия блокады Ленинграда, ни когда случилось Ледовое побоище.

– Боюсь Вас разочаровывать, но у меня по истории в аттестате четверка, полученная с натяжечкой.

Я указательным и большим пальцем изобразила те миллиметры, что отделяли меня от злосчастной тройки. На лице женщины мелькнула едва различимая улыбка, такую увидит лишь очень внимательный собеседник. Но чтобы заметить в глазах появившиеся смешинки эмпатом быть не надо. Все же мне удалось протянуть между нами нить. Пока еще тонкую, но и это было неплохим достижением – до сегодняшнего дня нам с Клавдией Афанасьевной не удавалось перекинуться больше, чем парой фраз.

– Вы же знаете, что можете пригласить кого-то из старых подруг сюда? – я кивнула на фото. – Мама будет только рада вместе с Василисой наготовить вкусняшек. «Сладкая мечта» готова распахнуть свои двери.

Наверное, меня слишком сильно понесло на волне воодушевления, что я не сразу заметила, как на лицо бабушки Клавдии набежала темная туча. Смешинки исчезли. Уголки губ опустились как под силой притяжения. Я резко замолчала, осознавая ошибку. Не хватало только, чтобы женщина вновь замкнулась.

– Сегодня получила известие, что Нина скончалась прошлым вечером. Теперь из всех присутствующих на фотографии в живых осталась только я.

Трость в моей руке дрогнула, я чуть не выронила ее обратно на пол. Она показалась потяжелевшей, словно налившейся свинцом. Клавдия Афанасьевна ловко перехватила свою вещь, как если бы та ничего не весила.

– Мне так жаль, – прошептала ей, стараясь поддержать.

– О, не стоит. Жизнь должна идти своим чередом. Мы уходим, а на смену нам приходит новое поколение, творящее свою историю. Единственное, о чем жалею лично я, так это о том, что смерть упорно обходит стороной мое пристанище. Я бы с радостью поменялась с кем-то местами.

По спине моей побежали мурашки.

– Не говорите так! – я в сердцах схватила морщинистую ладонь женщины и крепко сжала. Рука бабушки была теплой, и моя показалась льдом по сравнению с ней.

– Деточка, когда дорастешь до моих лет, поймешь. Я потеряла слишком многих, смерть больше не страшит, наоборот, кажется долгожданным другом. – Убрав мою ладонь, она добавила, цокнув языком: – Другом, который запаздывает.