Он замолчал, все так же глядя в пустоту. Саша не узнавал его, даже голос у него изменился — надтреснутый, глухой, совершенно чужой. Казалось бы, они так тесно общались с Владом последние несколько лет, но, оказывается, как многого Воронов о нем еще не знал. Обычно всегда неунывающий, ввязывающийся в любые авантюры, но при этом серьезный и надежный Демидов сейчас сидел перед ним мрачный, смотрящий на жизнь без особого оптимизма, с несколько циничным отношением к людям. Но все равно это был тот Влад, с которым они вместе прошли через многое, и который стал для него чем-то значимым — настоящим другом, соратником, и, пожалуй, единственным, кому Воронов мог доверять.

— Один раз я встретил его в торговом центре, — между тем, продолжил опер, — с новой пассией и ее дочерью. Счастливый семейный отдых, бл*! Я думал, что убью его! — он замолчал, зажмурившись на несколько секунд. — Когда он ушел, мать из-за него бухать стала, скатываться на самое дно. Любила его очень. На меня ей стало плевать, я остался совсем один. Я не знал, как жить и бросался из крайности в крайность. Ты не поверишь, но я связался с одной компанией, мы такие вещи творили... Я ведь все делал назло отцу, которому, по сути, не было до меня никакого дела!

— Может, это ты так думал, а на самом деле все было иначе? — предположил Воронов. — Ты хоть раз попытался с ним нормально поговорить?

— Сань, я его ненавидел! Как я мог говорить с ним нормально? — искренне удивился Влад. — Он мне всю жизнь сломал!

— Никогда не вини никого в своих бедах, ты сам выбираешь путь, которым пойдешь, — невесело усмехнувшись, спокойно заметил Саша. — Это я знаю точно.

Демидов молча покачал головой, как будто сомневаясь в сказанном, и, глядя куда-то в одну точку перед собой, через силу продолжил:

— А сегодня утром... он позвонил мне, попросил приехать, в больницу... Я, сам не знаю зачем, поехал. Оказалось, что он перенес тяжелый инфаркт. Врач долго говорил что-то об осложнениях, а я смотрел на отца, такого постаревшего, сломленного болезнью, какого-то неузнаваемого, и думал о том, что он получил сполна. Даже в такой момент я думал об этом, понимаешь? Он просил прощения у меня за то, что бросил нас, а я молчал... Молчал, чувствуя, что не смогу простить, никогда не смогу...

Влад вновь покачал головой, ощущая, как задыхается от этих воспоминаний. Он так долго носил это в себе, не признаваясь в том, что в его жизни была печальная история, до сих пор отзывающаяся мучительными спазмами подростковых обид и желанием иметь полноценную семью, которой можно было бы гордиться. Перед глазами все еще стояла та сцена в больнице, а в душе вновь поднимала голову уязвленная гордость.

— А потом он стал что-то рассказывать про эту девочку, дочь той женщины. Я сначала даже не понял, зачем он мне все это говорит. Оказывается, они поженились, и он даже удочерил ее дочь! Дал ей свою фамилию... Нашу фамилию!

— Ну и Санта-Барбара у вас, — задумчиво проговорил Воронов. — И жили они долго и счастливо...

— В том-то и дело, что недолго, — невесело усмехнулся опер. — Тетка эта умерла от какой-то болезни буквально через пару лет после этого! Девчонку забрала к себе бабка, и все эти годы отец им помогал, до последнего дня, так сказать...

— Благородно, — заметил Саша. — Влад, да прости ты уже его и просто забудь про всю эту историю.

— Я бы и рад, да не получится, — странно улыбнулся Влад.

— Это еще почему? — удивился Воронов.

— А потому что бабка тоже отдала богу душу! — развел руками опер. — И папаша слезно просил меня, чтоб я эту девку не бросал... Она же ему, типа, как дочь... Нет у нее, видите ли, никого больше, понимаешь?! Он просил об этом меня! Это я должен заботиться об этой девице, чья мать разрушила нашу семью!