Она часто плакала, особенно в том месте, когда персонаж по имени Ларри Слейд говорит: «Как доказывает вся мировая история, правда ни на что не влияет». Эпизод не был печальным или эмоциональным. На самом деле он был весьма поучительным, но у нее наворачивались ностальгические слезы. Вслед за Ларри она беззвучно шептала: «Это несущественно и нематериально».
Но в любом случае в кино Диана ходила не из-за фильма.
Она покупала билет у работавшего в кассе разумного дымчатого пятна. Пятно звали Стейси, и они с Дианой сделались своего рода приятельницами, или, по крайней мере, приветливо здоровались, узнав друг друга и не делая из этого события.
Каждый раз, придя в кино, Диана искала Троя, стараясь не показывать окружающим, что это и есть ее истинная цель. Иногда ей удавалось скрыть это даже от себя. Она думала, что оглядывается по сторонам, просто интересуясь новыми картинами, прошедшими Совершенно секретный цензорский совет Найт-Вэйла (который состоял лишь из парня по имени Луис, а тот отказывался смотреть вообще какие-либо фильмы из опасения увидеть запрещенную мысль или жест), или же текущей ценой ведра попкорна (которую кинотеатры Найт-Вэйла по никому не понятной причине жестко привязывали к ценам на угольные фьючерсы). Но на самом деле она искала Троя, однако нигде его не видела.
Диана ждала вечера, когда не будет очереди за билетами и Стейси будет в кассе одна.
– Ты знаешь парня по имени Трой, который здесь работает?
– Конечно. Только сегодня не его смена.
– Не подумай ничего такого. Я его старая знакомая. Вот думала его здесь встретить. А ты знаешь, когда он обычно работает?
Последовало долгое молчание. Стейси, дымка без лица и тела, по которым можно было бы что-то определить, продолжала парить в кассовой кабинке. Диана решила, что задала неуместный вопрос.
– Извини. Ты, наверное, не можешь ответить…
– Нет, нет. Я просто просматриваю рабочий график.
Диана увидела какие-то бумаги, шелестевшие на прибитой к стене планшетке.
– Он работает завтра с одиннадцати до четырех.
– Здорово, – выдавила из себя Диана. Ей казалось, что она задыхается, но дышалось ей вполне свободно. Она кивнула как можно более непринужденно: – Спасибо, Стейси.
На работе Диане было не легче. Никто не говорил об Эване. Никто не помнил Эвана. Она всем виновато объясняла, что, скорее всего, что-то напутала.
– Из-за мигрени? – поинтересовалась Дженис Рио, работавшая помощником директора по продажам и чей стол, что было куда важнее, стоял ближе всех к ее одинокому рабочему месту у серверной.
– Нет, – ответила Диана. – У меня нет… нет.
– Гм, – хмыкнула Дженис. Она всегда так реагировала, когда ей было все равно, что сказал собеседник, но ритм разговора требовал ответа. Она ушла, прежде чем могла возникнуть надобность в каких-то еще ответах.
Диана выполняла не очень много работы, что не соответствовало ее представлениям о собственной ответственности. Вместо этого она проводила массу времени, рассматривая пару листков из блокнота, которые нашла на полу своей машины.
На верхнем листке красовались телефон и адрес, написанные почерком, похожим на почерк Джоша. Адрес относился к старой части Найт-Вэйла, в конце его стоял какой-то номер. Давным-давно у Джоша был друг, живший в той части города, однако Диана не могла припомнить никого из теперешних знакомых сына, кто мог бы там жить.
Почерк на втором листке бумаги был другим, но также принадлежал Джошу. Его почерк регулярно менялся в зависимости от того, какой размер и форму принимала его пишущая конечность. Щупальце, крыло или человеческая рука, даже управляемые одним и тем же мозгом, держат ручку по-разному просто в силу разной массы и формы. И все же, как и с другими признаками его трансформаций, Диана всегда могла определить почерк Джоша. В нем всегда было что-то особенное, звонко отзывавшееся внутри нее там, где сосредотачивалась вся ее забота о нем.