– Замок вскрыт!

Мы подходим к двери и, аккуратно приоткрыв ее, освещаем все внутри. В этом сарае прежние жильцы, вероятно, прятали ненужный хлам и мебель, но все это сейчас было сломано. Вокруг все вверх дном. Но это было не самым странным.

– Здесь что проходил обряд? – Джо стояла потрясенная собственными словами.

Так и выглядело. В центре сарая вместо досок – сырая мокрая земля. На ней насыпан солью круг, а в нем очерчен какой-то непонятный символ. Рядом лежат потухшие свечи, и жутко воняет железом.

– Это кровь! – кричит Джо. У меня по телу пробегает дрожь от осознания того, что она права.

– Ты же не думаешь, что это человеческая? – произношу я, пытаясь отпугнуть неприятные мысли.

– Чья бы кровь не была, ситуация лучше не становится, – говорит она, сдерживая нарастающие приступы рвоты.

– Как ты думаешь, кто мог все это сделать? – задалась вопросом я. После моих слов дверь постройки неожиданно закрылась. От грохота мы обернулись и увидели человека, стоящего в темноте.

– Я знаю, что здесь произошло, – произнес кто-то.

Силуэт сделал шаг к нам навстречу, а Джо направила фонарик в сторону незнакомца.

Это была очень долгая ночь…

I summoned you, please come to me

Don’t bure thoughts that you really want

I fill you up, drink from my cup

Within me lies what you really want…

Я вынимаю наушник и оглядываюсь назад. Вдруг он меня звал? Выключив песню Elley Duhé «Midlle of the night», аккуратно притормаживаю и встаю с качелей. Оглянувшись, вижу его – моего дядю Дигана Ли. Тот перетаскивает коробки, доверху набитые нашими вещами из машины в дом. Наш новый дом. Не могу свыкнуться с тем, что отныне я живу в городке Эббивилле на Юг-Вашингтон-стрит, 208. Мне пора бы уже привыкнуть к ощущению, что и этот дом временный, как и все остальные в моей жизни. Меня не покидает мысль, что мой «настоящий» дом – это тот ад, в котором я жила годами. И я сейчас говорю о том месте, где я сделала первые шаги, где сказала впервые слово «мама». Где пошла в первый класс, обзавелась подругами. Где я впервые влюбилась, и где все потеряла. В конце концов, где оборвалось мое детство – это родительский дом. Я уехала оттуда, когда мне еще не было и 14. Хоть мне уже 19, я до сих пор помню тот день во всех деталях…

Утро. Оно начиналось не со слов любящей мамы: «Просыпайся, солнышко!» – не с вкусного завтрака и обсуждений дел на день, а с криков, ругани и скандалов пьяных родителей. Так я просыпалась с 9, каждое утро слыша, как потихоньку спиваются мои мама и папа. Говорят, что дети не понимают происходящего, но это далеко не так. Я понимала все. Понимала, почему мама не реагирует на меня, а папа, допив непонятную прозрачную жидкость, начинает буянить. А порой и бьет маму, лежащую на полу, которая была не в состоянии сопротивляться. Но это не от ее беспомощности, а оттого, что она была пьяна побольше отца.

Зачастую они не трогали меня, когда были заняты «взрослыми делами», как это называлось у нас, а я предпочитала молчать. Но бывали моменты, когда я, доходя до ручки, пыталась «вразумить» их, не понимая еще, что это невозможно. Обычно мои безнадежные попытки заканчивались либо скандалом, либо пощечиной от мамы, либо ранами, которые я перевязывала бинтами. Помню, как однажды отец в приступе белой горячки взялся за нож. Тогда я думала, что так все и закончится: я, лежащая в луже крови, в окружении пустых стеклянных бутылок и пьяных родителей, уже поминающих свою дочь. Не думайте, что я не пыталась найти выход. Я просила о помощи, но взрослым было наплевать на меня, ведь я – очередной ребенок из подобной семьи, коих много. Соседи, видя, как отец швырял меня на пол, называя дрянью и неблагодарной дочерью, ни разу не помогли, не остановили его, не вызвали полицию. Я сбегала, но итог был один: меня насильно возвращали в этот ад.