Подняв взгляд выше, он увидел то, чего никак не могло существовать в действительности. Напротив него возвышалась платформа – простая бетонная плита, лишь перила и невысокие ступеньки. Таких полно на любой захолустной железнодорожной ветке. Станция сама по себе не была чем-то сверхъестественным, вот только возникла она прямо посреди пустоты – там, где её ещё мгновение назад не было.

Дубков помотал головой, потёр глаза, втайне надеясь, что ему померещилось. Но наваждение не собиралось оставлять его в покое. Станция, едва заметно зелёная и чуть прозрачная, всё ещё стояла напротив. Но хуже всего оказались двое бродяжек, что развели костёр посреди платформы.

– Эй, усталый путник, не желаешь заглянуть на огонёк? – Один из них махнул рукой, и Дубков, не вполне сознавая, что делает, поднялся и покорно побрёл к ступенькам.

– Присаживайся к костру, устраивайся поудобнее. В тоннеле та ещё стужа. А здесь тепло и спокойно. Ты же хочешь покоя?

На заросшем лице бродяжки мелькнула зловещая улыбка – мелькнула и мгновенно пропала, так что и непонятно вовсе, может, Дубкову померещилось. Второй нищий – так и не проронивший ни слова – пошарил изъеденной язвами рукой по полу, а затем подкинул в костёр невесть откуда взявшиеся дрова. Может, и из воздуха. Саша настолько устал удивляться, что решил не обращать внимания.

– Ты откуда и куда бредешь? – вновь спросил первый.

– Я, кажется, отстал, – Дубков предпочёл не вдаваться в подробности, и собеседник, словно выяснив для себя всё, кивнул. – Где мы? И как вас зовут?

– Имён лучше не называть, – ухмыльнулся бородатый. – Что в них толку. А вот где мы… – Он задумчиво поскрёб подбородок. – Скажем так, далеко не в худшем месте из возможных.

Майор Дубков протянул руки к зеленоватому огню – от того шло странное, будто влажное тепло. Но даже и такое, тепло оставалось теплом, которого ему катастрофически не хватало в последнее время. Тем более сейчас, когда похолодало настолько, что пар от дыхания стыл в воздухе, а металл рельс затянуло наледью.

– Путники, разумеется, должны помогать друг другу. Но знаешь, у нас есть правило. Плата за приют у костра.

– И что же это за плата? – насторожился Дубков – но так неохотно, лениво насторожился. Силы куда-то подевались. Ужасно хотелось не шевелиться, а ещё лучше поспать.

– Плата отнюдь не велика. Здесь грустно и одиноко. Поговори с нами, путник. Расскажи историю из жизни. А мы с костром послушаем.

– Не обязательно говорить вслух, ты можешь просто думать про неё, – внезапно добавил второй нищий – каркающим, хриплым голос, словно он так редко пользовался им, что почти разучился произносить слова. – Счастье для всех даром, и пусть никто не уйдёт обиженным.

“Так даже проще”, – сонно думал Саша.

Не говорить. А просто вспоминать, постепенно проваливаясь в дрёму и слегка неуютное тепло костра. Вспоминать – и смотреть в прорезающее тьму пламя. Он послушно перебирал детские впечатления, словно разноцветные камешки: счастливые, грустные, яркие, блестящие, поблёкшие.

Костёр разгорался ярче, будто жадно впитывая истории. Он даже сменил зелёный окрас на положенный ему оранжевый. Хотя в этом Саша был не уверен – возможно, это было частью сна, в котором он всё глубже увязал.

Дорожка, вымощенная историями его жизни, осыпалась за спиной, стоило оставить очередную пядь позади. Но впереди оставалось ещё много камней. Крупные – на поворотах и изгибах, мелкие – там, где она уверенно стремилась вперёд. Всё, из чего складывался его мир – день за днём.

– Эй! Проснись! – кто-то тряс его, пытаясь украсть приятную негу. – Ну проснись! Дядя Саша!