Слезу. – С мужем нам и годочка пожить
Не довелось ведь… Зараза напала
Бог весть какая. Пришлось хоронить.
В шестнадцать невеста, в семнадцать вдовица.
Женихов в перечет – глушь. Кто б сватал? А мне
Теперь всё одно, не пошла бы я, мнится,
Хотя б и просили – мой милый в земле.
Сохрани вас Бог, Грушенька». С горестной речи
Груша свекровь полюбила свою.
«Лгут, Грушенька, люди, что время-то лечит.
Ты не серчай на тоску уж мою».
Матерью Груша свекровь называла.
Первое время по свадьбе с Петром
Грушенька слепо его обожала.
Мужа как есть принимала потом.
Он был непростой: крайне гордый, упрямый.
Неоткровенный. Отвыкнув следить
Сердцем своим за изъянами нрава,
Стала Петра еще шибче любить.
Любить, отдавая. По свадьбе уж скоро,
Что носит ребенка, жена поняла.
Вспыхнула радостью синь ее взора –
Сына родит! Жизнь тяжелой была.
В работе; хотела б, себя не щадила –
Иначе не выжить. Должно, оттого
Первенцем трудно, тревожно ходила,
До свадьбы ли брата теперь своего?
Груши тревогу семья понимала,
Когда брат приданое ей привозил,
Заранее счастья тому пожелала.
Петр на свадьбу поехал один.
8. Жизнь семейная
В самый день свадьбы, уже в сельсовете,
Как дали анкету двоим заполнять
(Кто да откуда, да возраст), заметя,
Что пишет Григорий, невеста – бежать.
Жених оглянулся – ее уже нету.
Где ж его Соня? Невесту нашел.
Стояла она на крыльце сельсовета
И плакала. Спешно он к ней подошел:
«Что, Соня, случилось?!» – «Нельзя расписаться
Нам, Гриша, с тобою – позор!» – «Отчего?» –
«Я только узнала… Тебе лет-то… двадцать!
Мне двадцать четыре! Ты знал?» – «Ничего!
Я до могилы любить тебя буду.
Беречь буду. Только пойди за меня». –
Долго ее уговаривал, трудно.
Она ни в какую, а плачет сама:
«Стыдно, мне, Гришенька…» – Тут рассердился:
«Пойдешь, коль не хочешь, чтоб я за тебя,
Дуру, на Троицын день застрелился!
Двоих застрелю: и тебя и себя!
Где живешь, знаю». Она испугалась:
«Вот отчего при нем белый билет!
Он… сумасшедший!» – дрожа, догадалась.
И согласилась назад в сельсовет.
Их расписали. А Соня робела
Мужу в глаза глядеть. Свадьбу свою
Она и запомнить за то не умела,
Что в мыслях: «Безумцу себя отдаю».
Так начиналась семья. Оказались
Ночью одни, лишь тогда поняла:
Увидела (стал к ней спиной, раздеваясь) –
Шрамами мужа покрыта спина.
«Откуда?» – «Рубцы от ожогов, – ответил. –
Я в детстве горел. Было мне восемь лет.
Играли в снежки мы на улице, дети.
Зашел в дом погреться. Родителей нет.
Стал к печке открытой, спиною. Топилась.
(Заслонку открыл сам.) За дверью мороз!
Мне ж было тепло, тут беда и случилась:
Искра́ на тулуп. От нее занялось.
Быстро… На счастье, вбежала тут мама,
Как я закричал. Не сробела она:
Из дома толкнула на снег меня прямо.
После тулуп с меня сразу сняла.
Полгода лежал я на печке. Спиною
Не мог повернуться». – «И ты оттого
К службе армейской не годен?» – «Пустое!
Я и не рвался туда. Ничего?» –
«О, счастье! Прости, про тебя разумела
Другое…» – И, страхов смущаясь, жена
На мужа застенчиво, нежно глядела.
Первый раз целовал свою Соню тогда.
До тех пор не решался… «А зря не венчались, –
Подумала Соня. – Зато отец рад
Был, современно что мы сочетались.
Из Москвы приезжал…» – Мысли шли невпопад.
О ночи не думалось. Только венчанье
Брака началом считала она
Сама. Оттого, от самой себя втайне,
Своему невенчанию рада была.
«Пред Богом свободна», – вдруг мысль озарила.
О, Гриша славный, но разве ему
Девичество позднее Соня хранила?
С ним ли мечтала идти к алтарю?
Вдруг поняла: до сих пор ждала встречи
Едва ли возможной… А муж целовал
Жарко худые, поникшие плечи
И счастлив был телом, что он обладал.
Сердце далёко… Наутро открылась
Свекрови, что старше Григория. «Я,