Это была небольшая бухта, окруженная с трех сторон обрывистыми скалами. Внизу у берега теснилась узкая полоска камней, дальше начинался склон, заросший молодой травой. Небо в тот день было серым и густым, солнце спряталось в облаках. Словно шелковая лента тянулась вода вдоль скал и скрывалась за поворотом. Небо отражалось в ней, как в зеркале. Море было свежим, холодным и бесконечным. Все: и горы, и вода, и небо – вместе сливались в спокойный, суровый и величественный мир из легенд, что рассказывала Бринхилд, и песен, что пела Фрейя, и Велимира долго не могла сказать ни слова, вдыхая красоту увиденного. Бринхилд не мешала ей, просто стояла в отдалении и улыбалась.

– Ох ты… – выдохнула наконец Велимира. – Что это?

– Мы называем их «вики».

Бринхилд села на край обрыва и жестом указала Велимире на место рядом с собой. Велимира обняла колени руками. Вик казался ей каким-то священным, особенным местом. Именно здесь приходила уверенность, что все легенды о богах: Торе, Одине, Фрейре – все это правда. Море было особенным, Велимира никогда раньше не видела ничего такого же завораживающего. Но почему-то она невольно вспомнила о реке рядом со своей деревней. Может, они сливаются где-нибудь – море и река?

– Знаешь, – голос Бринхилд вернул Велимиру из пучины ее мыслей, – когда человек умирает, мы кладем его тело в лодку и отправляем в море. А вслед пускаем горящие стрелы. Мы верим, что в Вальхаллу можно попасть только на лодке. Поэтому когда я сижу здесь, я думаю о тех, кто уже в Вальхалле. И верю, что там у них тоже есть вики. А ты о чем думаешь?

– О доме, – нехотя созналась Велимира.

Бринхилд накрыла ее руку своей горячей и сухой ладонью.

– Мы можем отвести тебя обратно, если ты хочешь вернуться. Ты не обязана оставаться.

Велимира прикусила нижнюю губу и помотала головой.

– Нет-нет. Мне нельзя туда. Там все думают, что я умерла. Мне нечего там делать. Я не могу.

Бринхилд понимающе кивнула.

– Я тоже думаю, что тебе не стоит возвращаться. Возможно, потребуется много времени, чтобы понять это, но ты поступаешь правильно. Тебе нечего искать дома. И ты должна постараться забыть, что ты здесь не родная. Не держи это в голове, не вспоминай. Может, тебе станет легче потом. А может и нет. Но у тебя нет другого выхода.

Велимира сжала зубы. Забыть. Просто забыть все, что было. Как это сложно.

Велимира переехала в комнату Бринхилд. Для нее поставили кровать и сшили одежду. Велимира была рада чувствовать себя своей в этом доме, где царила любовь. Ее не было видно с первого взгляда, но на то она и любовь, чтобы быть скрытой от посторонних глаз. Йорген не обнимал жену, а Фрейя не называла мужа «милый» или «любовь моя». Но достаточно было послушать, как меняются их голоса, когда они говорят друг с другом, и увидеть, как они смотрят друг на друга, чтобы понять, как они любят. Йорген не хвастался своими детьми, не восхищался ими, но, когда он говорил о них, в его глазах светилась гордость. Фрейя часто была строга с дочерью, но, когда она заплетала ей волосы, в ее движениях скользила материнская нежность. Такая же нежность звучала в ее голосе, когда она пела Хэльварду или Бринхилд. Каждый вечер вся семья собиралась за ужином. Обсуждали самые разные темы: когда лучше сеять или что приготовить к приходу гостей. Тольке о войне за столом никогда не говорили.

Йорген и Фрейя знали, что Велимира хочет остаться у них, и уже считали ее почти родной, но решения своего пока не объявляли. Из обрывочных фраз домочадцев Велимира поняла, что усыновление здесь – что-то совсем особенное и непростое. Велимира в страхе ждала. При каждой возможности она старалась угодить хозяевам и отблагодарить их. Она шила, стирала, убиралась, помогала с готовкой и скотом.