- Дыма без огня не бывает. Но это ладно, - решает Ульяна тоже закрыть тему. – Мне-то что делать?!
- А что такое?
- Так вы прооперировали чемпиона Арсеньева! Его же надо перевозить в какую-нибудь более презентабельную клинику! Что мы здесь сможем сделать?!
- Это тебя в реанимации настрополили? – спрашиваю уже сердито, поскольку надоели мне эти разговоры.
- Мне врачи из реанимации сказали, что нужно от него избавляться…
Ульяна осекается, потому как внутреннее слово «избавляться» было произнесено вслух. Я давно борюсь с этим в своем отделении. Григорьев всегда норовит «сбагрить» тяжелых пациентов в другую клинику. Даже когда мы дежурим по своему району. Не хочет он брать на себя ответственность за человеческие жизни. У меня же иное мнение на этот счет. Поэтому мы всегда с ним ругаемся. Скорее всего, если у Льва Николаевича получится занять пост заведующего отделением, я буду искать другое место работы.
Не сказав ни слова медсестре, спускаюсь в реанимацию. Понимаю, что смена поменялась. «Предыдущие» восприняли ситуацию спокойно и даже не стали углубляться в подробности статуса пациента. Новая смена решила или выделиться, или облегчить себе работу на ближайшие сутки.
- В чем дело? Почему решаете вопрос перевода пациента без его лечащего врача?
Я уже разозлилась, но стараюсь вырабатывать профессиональный тон. В нашей работе нельзя давать волю эмоциям. В принципе у меня это получается, но сейчас мы впервые столкнулись с таким сложным случаем. И тут мне приходится принять, что дело не в состоянии пациента, а именно в его статусности.
- Людмила Ильинична, - вступает со мной в спор дежурная медсестра. К сожалению, я не запоминаю их имен. – Это же сам Роман Арсеньев! А у нас даже дежурного врача сейчас нет! Придет только завтра. А если ему плохо станет? Что мне делать?!
- Ты не умеешь интубировать? Ты не знаешь, как делать непрямой массаж сердца? Ты не знаешь, что в случае снижения сатурации крови пациента нужно подключить к аппарату ИВЛ? Тогда что ты здесь делаешь? Да еще и на должности старшей медсестры?
Женщина средних лет запнулась на следующих словах, но тут же нашлась:
- А если он умрет?! Вы понимаете, что будет с нашей больницей?!
- Не с нашей больницей, а со мной. Не стоит перетягивать на себя одеяло, когда вы к этому не имеете отношения.
Слегка успокоившись, добавляю:
- Как оперировавший хирург, я запрещаю перевозить Арсеньева в первые сутки.
- Под вашу ответственность, Людмила Ильинична, - вздернула подбородок медсестра.
- А когда-то бывало иначе?
Я понимаю, что Роме было бы лучше в другой клинике. Где лучше оснащение, где ему дадут личный и должный уход. Но транспортировка его сейчас может обернуться осложнениями. Хотя показаний для категорического отказа у меня нет. В то же время, если смотреть с юридической стороны, в случае его кончины в другой клинике всю вину могут попросту «свалить» на меня. Если дойдет дело до суда, я и в тюрьму сесть могу. Здесь же я контролирую ситуацию. Я могу объяснить свои действия. Могу заверить, что состояние Ромы стабильное. Пусть и тяжелое. Его жизнь не висит на волоске, но может оборваться в случае неправильно проведенной транспортировки. Поэтому так будет спокойнее. Хотя бы первые сутки мне нужно держать руку на пульсе. Для жизни Ромы и моей. Его физического состояния и моего юридического.
Выйдя с приемного покоя, понимаю, что мне лучше сейчас вызвать такси. После суточного дежурства и сдачи крови совсем нехорошо. В метро могу попасть в неприятную историю. Лучше раскошелиться.
Пока жду машину, дышу свежим воздухом. Хорошо на улице. Чувство полного умиротворения не покидает. Даже при мыслях о состоянии Ромы я пребываю в уверенности, что все будет хорошо. И с ним. И со мной.