– Зато взгляд ни на чем не цепляется, – ухмыльнулся Робин. – Готова? Сейчас приведу лошадей.
– Чубарого своего не бери, – заворчал монах. – Слишком он приметный.
– Конечно, нет. Пока Скарлет дрыхнет после ночного караула, оседлал себе его серого, а Ясмине – рыжую Теодора.
– Она же с норовом.
– Вот и поладят.
Разбойник направился к навесу на другом краю поляны и вскоре вернулся, ведя под уздцы двух лошадей.
– Помочь? – спросил он, обернувшись к девушке, но та только фыркнула, проверила подпругу, чуть подтянула повыше стремена – и через миг была в седле.
– Передавай привет старому проходимцу Хью! – буркнул монах.
– Передам, – кивнул Робин, вскочил на серого коня и направил его быстрым шагом по узкой лесной тропинке. – Не отставай, – бросил он, не оборачиваясь.
Ясмина двинулась следом.
Вскоре тропинка стала шире, а затем вывела на лесную дорогу, где можно было ехать не друг за другом, а рядом. Ясмина, поравнявшись с разбойником, отпустила повод и принялась на ощупь заталкивать под шапку смоляные пряди, выбивавшиеся со всех сторон.
– Может, лучше просто капюшон накинуть? – спросила она.
– Под капюшон все так и норовят заглянуть. А шапка – ну шапка и шапка, скользнут взглядом, и все.
– А тебя точно не узнают?
– Мимо стражников на воротах мы проедем, не бойся. А в городе на ярмарке будет толпа, где никто ни на кого не смотрит.
– Так нормально? Не торчат волосы?
– Торчат, но ничего, сойдет, – отозвался Робин и вдруг, прищурившись, развернулся к спутнице. – А ведь тебя учили стрелять с седла. Да?
– Почему ты так решил? – ответила она, заправляя под шапку очередной завиток.
– Ты болтаешь со мной и возишься с волосами, бросив поводья. И едешь как ни в чем не бывало. Ты привыкла управлять лошадью без рук. А для чего всаднику свободные руки, а?
– Волосы под шапку запихивать, – ответила девушка и взялась за повод.
– Во что я ввязался?
– Помогаешь слабым и беззащитным. Я слышала, ты это любишь. Сначала поможешь слабой девушке, а потом, если все получится, и беззащитным крестьянам. А стрелять с седла, – Ясмина повернулась, поймала взгляд разбойника и продолжила. – Я дочь охотника, Робин. В наших краях, если в семье нет сыновей, ремесло отца продолжает старшая дочь. А я – старшая из четырех сестер.
Впереди на высоких холмах поднимались городские стены.
– Меня, конечно, узнать не должны, но мало ли что. Если вдруг начнется шум – думай только о себе и ни в какие стычки не ввязывайся. С обученными и вооруженными стражниками драться – это не монахам руки выворачивать. Рыжая знает дорогу к лагерю, да и ты, если дочь охотника, запомнила каждую тропинку.
– Запомнила, да. Слушай, а как мне назваться на турнире?
Робин быстро улыбнулся:
– Ты не из Эдвинстоу, не из Лакстона, вообще не из окрестностей Ноттингема – тут все друг друга знают. Будешь из других мест, из Йоркшира.
– Это далеко?
– На севере. Дочь охотника, выговор нездешний… ты Гюнтер из Йоркшира. Отличное имя, тебе подходит.
До моста они доехали молча. Перед самыми воротами Робин быстро обернулся к спутнице:
– Не пугайся.
– Что?
Разбойник, не успев ответить, вдруг обмяк в седле и начал валиться то в одну, то в другую сторону. Повод выпал из его рук. Робин еле держался на лошади, судорожно цепляясь за гриву. Серые глаза, мгновение назад веселые и хитрые, затуманились. Вместо собранного главаря шайки в седле оказался крепко выпивший крестьянин. Этот крестьянин жалко болтался на коне, но умудрялся, запинаясь, горланить песню: