– Я вас~с приветс~ствую, – произнёс он. – По-моему, не хватает Норма. Где он?

Работяги молчаливо переглянулись. Наг, закуривший до этого, подал голос.

– Норм не с~смог, – хрипло прошипел он, – ему полож~жена порка – двадцать ударов. Это вс~сё его хос~сяин.

Глаза Кашира погрустнели, он опустил их вниз, на серые от полутьмы половицы. Все остальные ждали, что скажет наг. У всех зачесалась спина от перенесённой в прошлом той же самой боли. Зелёный фермер поёжился и как будто ощутил жгучие удары кнута по нездоровой чешуе.

– Ж~жаль. Я встречус~сь с~с ним вечером, – наконец сказал наг и запустил лапу в сумку. – А мы пока начнём.

В когтистых пальцах он сжал помятые листки. Бумага поблекла, но слова из синих чернил виднелись всё также чётко. Пусть написано было и неграмотно, и неровно, пастух смотрел на листы с отцовской любовью. Прежде, чем начать, он про себя перечитал начало. Раздвоенный язык лизнул рот, и Кашир заговорил.

– «Одна тыс~сяча трис~ста ш~шес~стьдес~сят пятый год. Нас~с пос~слали, ничего не говоря. Капитан молчал вс~сю дорогу, но при этом не курил, как делал перед каж~ждым боем. Я с~спраш~шивал с~сос~служ~живцев, но и они ничего не знали. А через час~с с~с небольш~шим мне приказали рас~стрелять детей.

Я никогда не относ~силс~ся к нагам, как к мус~сору. Они ведь работали по давнему трудовому договору. Но разве долж~жен я с~стрелять в них, в их детей, как в диких ж~животных?» – на очередных словах о детях одна из лингус прикрыла лицо руками. – «Командование называло это “подавлением бес~спорядков”. Таким ж~же бес~спорядком мож~жно назвать и мирный обед меня с~с моей с~семьёй. То, ш~што паре рабочих не нравитс~ся, когда их бьют ни за ш~што, морят голодом до с~смерти – это ес~стес~ственно. Почему из-за этого я долж~жен убивать их? Мирный протес~ст ещ~щё не убил ни одного человека, – он только тормозил работу каких-то ж~жадных предпринимателей. У них карманы от денег рвутс~ся, а когда нес~сколько нагов выходят на улицы, то с~сразу надо вызывать дейс~ствующ~щую армию? Я не мог. Ес~сли бы я ос~слуш~шался приказа, отдали бы под трибунал меня и признали бы предателем родины. Рас~стреляли бы меня. И теперь на моих руках кровь – кровь невинных детей и ж~женщ~щин. Пус~сть они и наги, они ж~же ж~живые разумные сущ~щества. Я так больш~ше не могу, я уйду из армии. Но это не отменит того факта, ш~што творит наш~ше правительс~ство. Ветер всё с~сметёт, с~снег похоронит, но ниш~што не будет забыто. Я плюю в лицо наш~шему императору в полном здравии и рас~судке.»

После короткой паузы наг опустил листок. Он многозначительно оглядел собравшихся. Лица тех тоже приняли траурное выражение, которое они прятали так долго. Ведь по большей части их тоску и тихий гнев вызывал не рассказ о детях, а правда, которую они не видели раньше. Это была злость на себя, за собственную слепоту абсолютно здоровых глаз.

– Вы теперь и с~сами прекрас~сно вс~сё знаете, братья, с~сёс~стры, – заговорил Кашир. – Но с~сегодня я хотел донес~сти до вас~с другое. Это, – он помахал бумагой в поднятой руке, – напис~сал человек. Повторяю: «человек». Я замечал, ш~што вы злитес~сь на них вс~сех. Но злитьс~ся надо лиш~шь на плохих людей, а ещ~щё – на с~себя. Уж~же многие года мы в рабс~стве. Мы пас~стухи, но нас~с с~самих пас~сут. Ес~сли не вымерли хорош~шие люди, то и у нас~с ес~сть ш~шанс ис~справить вс~сё. Нам нуж~жна их поддерж~жка и яс~сность наш~ших глаз.

Фермеры и шахтёры закивали в согласии. На паре лиц показалась непривычная улыбка. Кашир видел это и был рад. Спустя эти годы у него получается. Он знал, что у него есть силы всё исправить. Он, конечно, не главный герой, но он рычаг, который поднимет за собой всех остальных. Рано или поздно должен был появиться некто, подобный ему. Теперь он не собирается бесцельно существовать. Он будет действовать и не только ради себя и своей семьи, но и ради всех.