– Больше тридцати? Это же пять тачдаунов.

Он пожал плечами:

– Команда у Флэт-Лейка отстойная, а наш Эзра хорош.

– Настолько хорош, что заработает пять тачдаунов?

– Ты вообще видела, как он играет?

Все видели, как он играет. Все знали, что он хорош и вполне мог заработать пять тачдаунов. Он никогда не пропускал пасы. Все остальные бежали пять метров, а он за это время пробегал двадцать. Но тут я вспомнила физкультуру и то, как он лениво протянул: «Ты должен был бросить его в ту сторону», и поэтому ответила:

– Да, нормально. Ничего особенного.

Эмир улыбнулся:

– Мне нравятся девчонки с завышенными требованиями.

Я отвела взгляд и посмотрела на поле. От улыбок Эмира становилось слегка неловко. Все-таки привычнее видеть его с недовольной гримасой на лице.

Сложно представить, каково ему было переехать в Темпл-Стерлинг. Об Эмире ходило много слухов – в основном о жизни в пригороде Флориды. Почти все они казались мне жутко бредовыми, но теперь, сидя рядом с Эмиром, я невольно разглядывала его лицо в попытке распознать какое-нибудь свидетельство прошлого. Может быть, у тех, кто пережил трагедию, как-то меняется лицо? Синяки под глазами, опущенные уголки губ… Но нет, в лице Эмира не было ничего особенного, если не считать пирсинга в левой брови.

Движуха на поле отвлекла меня от мыслей о прошлом Эмира. Вышли наши игроки, и болельщики Темпл-Стерлинга сразу вскочили с мест – по стадиону прокатилась красно-белая волна. Чирлидеры растянули плакат, через который с легкостью прорвались первые футболисты. На другом конце поля появились парни в сине-золотом, и трибуны болельщиков Флэт-Лейка взорвались аплодисментами. Зажглось табло с очками, и началась игра.

Не сказала бы, что она получилась особенно хорошей. Уж точно не захватывающей: в первом тайме мы взяли отрыв в три тачдауна и сохраняли его до самого конца. В последние пятнадцать минут тачдаунов стало пять. Эмир сиял, предвкушая победу.

Большую часть игры я думала о своем. В последнее время я перечитывала «Чувство и чувствительность». Я бы назвала этот роман своим любимым, но так происходит с каждой книгой Остин, стоит только взяться ее перечитать. Пожалуй, единственное, что я не могла полностью принять, – это «Мэнсфилд-парк», потому что – внимание, спойлер! – главная героиня влюблена в своего двоюродного брата. Знаю, что в то время подобные вещи были нормой, но у меня мысли о любви кузенов вызывали тошноту, особенно после того, как в моей жизни появился Фостер.

Если не принимать во внимание любовь ьсузенов, в книгах Остин мне не слишком нравилась только одна вещь – финальное воссоединение. Джейн писала о непобедимой любви и сильных чувствах, о перипетиях отношений, от которых захватывает дух… Ну неужели нельзя было чуть больше внимания уделять признаниям в любви? Это же самое интересное. Мне хотелось читать о долгих страстных поцелуях, а Джейн ни о чем подобном не упоминала.

Как и о школьных футбольных матчах. Я представляла, какими словами она описала бы гордость, объявшую мисс Теннисон, когда та наблюдала за игрой мистера Кинкейда. И багровые шлемы команды Темпл-Стерлинга, которые сверкали в свете прожекторов. И слабый запах марихуаны, исходивший от Эмира. Интересно, в те времена кто-нибудь осмелился бы писать о марихуане? Джейн наверняка была бы в шоке.

Фостер всю игру молчал. Я иногда косилась на него, чтобы удостовериться, что он все еще дышит, но его взгляд будто приклеился к полю.

– Тебе понравилось? – спросила я после матча, когда мы двинулись в сторону парковки.

Он ответил в типичной фостеровской манере – вопросом на вопрос: