– Знаешь, как-то рановато для блендера, Фостер.

– А на Западном побережье вообще только полчетвертого.

– Когда ты там жил, то вставал в полчетвертого?

– Бывало. Чем раньше встаешь, тем длиннее день, тебе так не кажется?

Как по мне, день – это двадцать четыре часа, и как бы рано ты ни вставал, ничего не изменится.

– Знаешь, какой сегодня день? – спросил Фостер, не дождавшись ответа.

– Пятница?

– Ага. А знаешь, что бывает по пятницам?

«Будущие прогрессивные ученые США» собираются вместе, чтобы попытаться силой мысли сдвинуть машину директора школы влево на пару сантиметров? А, нет, погодите, это по четвергам.

– Не знаю, Фостер.

У него округлились глаза.

– Правда не знаешь?

– И что же бывает по пятницам?

Я начинала терять терпение. И тут меня осенило. Но ведь Фостер никогда в жизни бы не сказал нечто настолько нормальное…

– Футбол!

Я удивленно уставилась на него. Все-таки он живет с нами всего три месяца. Мне еще многое предстоит о нем узнать.

– Тебе нравится футбол?

– Не знаю. Никогда не ходил на игры. – Это больше похоже на правду. – Тетя Кэти сказала, что ты сходишь со мной.

У мамы была манера организовывать нам с Фостером совместный досуг, не предупреждая об этом меня. Судя по взгляду Фостера, вид у меня был огорошенный.

– Сходишь?

– Конечно, – ответила я.

Что тут еще ответить? Времена изменились.

В Темпл-Стерлинге футбол процветал не в таких масштабах, как в Техасе или даже других городах Флориды, где строят стадионы на двадцать тысяч мест и на время матчей закрывают все городские учреждения. И все же эта игра была несомненно важна для нас. Все мы были преданными зрителями: родители, братья и сестры, тети и дяди мальчиков-футболистов; ребята вроде меня, без родственников в команде, но все равно хотевшие стать частью чего-то большого; мужчины – от банковских клерков до семидесятилетнего автомеханика Фреда, – которые играли в футбол в школе, любили царившую пятничным вечером атмосферу на стадионе и приходили вспомнить былое. Футбол объединял нас не хуже религии. Все мы верили в силу голов и тачдаунов[9]. Все мы приняли крещение в свете прожекторов.

В тот вечер я пробиралась сквозь толпу с Фостером на буксире. Он вцепился сзади в мою майку, пока я вела его к полупустым дальним трибунам прямо перед зачетной зоной.

– Будто армия, – пробормотал Фостер. Он косился на трибуну, где сидели болельщики команды соперников – сине-золотое море.

Мы заняли места, и я окинула толпу взглядом. На первых рядах сидели девятиклашки, а позади нас – старшеклассники. Я многих знала, но ни с кем особо не дружила. Во времена Джейн Остин было важно разделять знакомых и друзей. Друзьям поверялись самые сокровенные тайны и уделялось много времени. Знакомых же было принято навещать не дольше пятнадцати минут. Сегодня эквивалентом такого пятнадцатиминутного визита стали улыбки и короткие приветствия тут и там. Именно так меня встретили старшеклассники, и я с готовностью ответила им тем же – даже, пожалуй, с чрезмерным дружелюбием, – а потом снова принялась разглядывать толпу.

Фостер пристроился рядом с парочкой готов, которые так тесно сплелись в объятиях, что сложно было понять, где чьи конечности. Справа от меня сидел Эмир Зуривич и со скучающим видом курил.

– Все думал, заметишь ты меня или нет, – произнес он.

Я ничего не знала об Эмире – кроме того, что он не так давно переехал в Америку и всего за пару лет выучил больше клевых словечек и матов, чем я за семнадцать.

– Готов смотреть игру? – спросила я. Не знала, что еще сказать, но почему-то казалось, будто должна поддержать разговор.

– Скорее готов заработать баблишка. Я поставил сто баксов на то, что мы выиграем и очков будет больше тридцати.