примеры, что мы потом хохотали как ненормальные, не в силах вымолвить ни слова по многу дней. Истерический смех сопровождал нашу каждую встречу.

Моим любимым словом стало «онгепочкет» – нечто сложное, но бессмысленно сложное, как само наше существование, о котором мы придумывали песенки, бесконечные, как оно само:

Или:

Или:

Или:

Или:

Или:

Или:

Или:

Вот в каком восхитительном мире я оказался, благодаря Натали. Не было друзей ближе нас, и не было влюблённых моложе. А потом однажды утром она сообщила мне в школе, что ей нельзя выходить за гоя.

– За гоя? – переспросил я.

– Ну да, – так сказал её отец, а он грамотный человек и общается с Сатмарским Ребе. Из гоев получаются плохие мужья.

– Гои, браки, мужья – что за ерунду ты городишь, Натали?

– Шейгец колотит жену, плюёт на детей, не хочет работать, потому что ему лень… С женою не обходителен, подобно мужьям-евреям. Гойские мужики напьются и валяются, и это с ними происходит постоянно – пьют и валяются. В общем, извини, Джонни, но я не могу стать твоей женой.

– Женой? Не рановато ли нам? Какая к чёрту женитьба в нашем возрасте?

Я было решил, что она заболела и бредит, но слёзы хлестали из неё, как из маленького кошерного кита.

– Так, достаточно, – сказал я. – До этих штучек мне нет никакого дела. Всё, чего мне хочется, это играть с тобою как прежде.

И тут были произнесены роковые слова:

– Нам нельзя играть вместе.

– Нельзя играть вместе? Чёрт возьми, почему?

– Отец боится, что у нас могут возникнуть дурные мысли.

– Дурные мысли?! – я психанул. Глаза мои застлал кровавый туман, и я психовал весь день.

Значит, мне можно играть или с гоями или ни с кем. Вот я и буду ни с кем, созерцая багровые сполохи на окружающих предметах.

Меня отпустило не сразу. За багрянцем нахлынула чернота. Затем отступила и она. А вместе с нею и воспоминания.

Пришлось потерпеть, но и красное, и чёрное, и память – всё отошло. Тридцать лет, как они отпустили меня, и приходят вновь только при психоанализе.

Такое вот происшествие.

Играя в показных либералов, родители Натали пригласили на её день рождения весь наш класс. Даже меня – равенство, ха!

Тогда-то мы и встретились лицом к лицу – я и мистер Фельдман с его полированной лысиной, пухлым туловищем в костюме от Братьев Брукс, и лицемерной улыбкой.

Я разыгрывал невинность. Я притворялся дурачком. Я делал вид, будто я совсем ни при чём, принимая целую порцию именинного торта с неаполитанским мороженым.

Разумеется, я к нему не прикоснулся, а спрятал под стулом.

А потом сходил за добавкой. Ещё и ещё раз.

В общей сложности, мне удалось повторить процедуру не менее пяти раз. Вёл я себя так обходительно, что лысый ничего не заметил.

А когда он повернулся ко мне спиной, я начал метать в него тарелки: раз, два, три, четыре, пять.

Ода радости, поэма экстаза и триумф воли. Мистер Фельдман был сплошной крем и сироп. Мой корабль шёл ко дну, вернее, он уже затонул, но я не сдавался. Никто не может поступать так безнаказанно, как он обошёлся с нами. Но когда этот ёлочный триффид приблизился ко мне, сверкая сквозь кремовую маску глазами, я не дал себя схватить…

Я попросту сбежал.

На улице я был в безопасности, там ему меня было не достать.