Акимыч кивнул.

– Так сколько монет тебе купец выделил? – совершенно буднично спросил Иван.

– Сто двадцать, – честно глядя ему в глаза, ответил Акимыч.

– Значит, сто пятьдесят, – задумчиво произнес в пространство Станислав.

– Давай сто сорок, червонец твой, так и быть, – протянул руку Иван.

Приказчик со вздохом полез за пазуху и добыл оттуда тяжелый кошель. Достал из него десять увесистых красноватых кружков с отчеканенным святым Георгием, сунул их в карман и, снова душераздирающе вздохнув, затянул шнур на кошеле и вложил его в руку волхва.

– И еще ящик табака и мешок кофе. Только настоящего, а не цикория, который ты в лавке под видом заморской «арабики» толкаешь. Это уже после дела, под расчет, – отведя за спину руку с кошелем, добавил Иван.

– Грабите, да? – с тоской глядя на напарников, протянул Акимыч. Впрочем, настоящей слезы в голосе не было.

– Грабим, Акимыч, грабим, – подтвердил Стас и тут же утешил: – Так не тебя ведь, а хозяина твоего, купца первой гильдии Столярова Петра Фаддеевича, так что ты особо не убивайся. Да и ты свои десять монет с дела имеешь. Так что лети к купцу, голубь ты наш, и скажи, что бился до последнего, но супостаты тебя одолели и меньше чем за сто пятьдесят монет лезть туда, где Потерянный Поезд ходит, не согласились.

– А если Столяров меня к этому… Могамбе пошлет?

Стас только пожал плечами:

– Да ты уж ходил к нему. Нет, нубиец, конечно, человек серьезный, но цену он тебе заломил такую, что ты сглотнул и откланялся. А еще ты у Володи Сибиряка и Хасана Песчаника был, но они отказались. Так что не крути, Акимыч, да и деньги ты уже отдал.

– А-а! – махнул рукой приказчик. – Давай своего провожатого, ирод, да пойду я, пока совсем не запуржило.

– Не запуржит, не бойся, – уверил его Стас, глядя в окно, – луна светит что праздничный фонарь.

Акимыч зябко передернул плечами:

– Толку с того фонаря. Только тени чернее. А что там, в этих тенях, сам знаешь! И как вы тут только живете? – снова спросил он.

– Хорошо живем, Акимыч, ты не переживай – и воздух чистый, и соседи тихие да дружелюбные, – посмеиваясь, закружил вокруг приказчика Иван, водя вокруг его плеч и головы расслабленными пальцами, словно плел невидимую сеть. Отойдя на пару шагов, присмотрелся, удовлетворенно кивнул и принялся лепить невидимый снежок.

Акимыч завороженно смотрел, как между пальцами ведуна пробились голубоватые лучики, как тот разжал ладони, выпуская в воздух текучую, переливающуюся каплю теплого небесного оттенка.

– Ну, вот тебе и провожатый, – сказал Иван, тихонько подталкивая каплю к приказчику. Лениво колыхнувшись, она поплыла по воздуху и зависла над левым плечом Акимыча.

– Пойдем, провожу я тебя да покурю заодно. – Зажав в зубах тонкую самокрутку, Стас накинул на плечи тяжелый тулуп и направился к двери.

Прошли длинным темным коридором, где приказчик боязливо оглядывался и прислушивался, шарахаясь от неясных шорохов и шепотов, плавающих в прохладном сухом воздухе.

Наконец Стас потянул на себя тяжелую железную дверь и, оглянувшись на гостя, сделал приглашающий жест. Акимыч захрустел снегом, поднимаясь по ступенькам, снова боязливо огляделся и заспешил к саням, на передке которых сидел, дыша на руки, возница – напряженный и испуганный.

– Никак видел кого? – крикнул ему, улыбаясь, Стас.

– Не видел, да и хвала богам! – плюнул извозчик и, едва приказчик уселся в сани, ожег лошадь вожжами.

Стас лишь тихонько хмыкнул и прикурил.

Привалившись к дверному косяку, он с удовольствием вдыхал морозный, пахнущий свежей дыней воздух. Поднял голову, выпустил в непроглядно-черное высокое небо струю дыма, широко, до хруста потянулся, чувствуя, как покусывает щеки крепкий мороз. Чуть подрагивали острые белые точки звезд, тихо шептал, потрескивал, жил своей странной жизнью лес, подступивший к самым домам, и что-то мелькало меж стволов – легкое, невесомое, словно обрывок чьего-то заблудившегося сна.