Мы прошли в так называемую кухню, и Марфа Алексеевна предложила мне чай. Я согласилась. Чай, который она мне подала, был холодным и мерзким на вкус, поэтому я остановилась после второго глотка. Хозяйка дома сидела супротив меня и смотрела в окно завороженным, почти отсутствующим взглядом. Когда я подала голос, она даже не посмотрела на меня, только лишь зашевелила губами.

– А неужели Вы верите в легенду?

– В легенду?

– Ту, что о маковом поле и нечистой силе.

– Верю. Кто ж, по-твоему, мог Соню забрать? Не могла же она взять и исчезнуть?

– Да мало ли что с ней могло случиться…

– Нет, нет, – забормотала Марфа Алексеевна, – её забрал Вельзевул!

И она вскочила со стула, начала бродить по кухне твердой поступью, словно хотела продырявить пол своей верой в Вельзевула и то, что её дочь похитило именно это существо. Я вздрогнула, сжимаясь.

– А кто такой Вельзевул?

– Вельзевул кто такой? А я тебе расскажу, кто такой Вельзевул! – Она вернулась на стул и теперь зашептала. – Вельзевул – это самый страшный демон из всех, что существуют. Он князь, он властелин грязи и всей нечистоты! Вельзевул живет на кладбищах, ранее считалось, что он повинен в мучительных болезнях бесноватых людей, уходящих из своих семей и поселений в неизвестном направлении. Маковое поле здешнее, то самое, где играла Сонечка, раньше, много сотен лет назад было кладбищем, это я недавно только узнала! Узнала от одной женщины-провидицы, которая и сказала мне, что Соню он забрал. Он так и сказала – твою дочь забрал демон с головой мухи, одетый в красное. Господи!

И снова она вскочила, но на этот раз убежала из кухни в другую комнату. Я нечаянно опрокинула чашку с чаем, когда выбиралась из-за стола. Подойдя к дверям той самой комнаты, за которыми слышался шепот Марфы Алексеевны, я на миг остолбенела. А потом все же приоткрыла дверь и увидела, что женщина целует поочередно то один образ, то другой, и приговаривает, чтобы Бог простил ей все её прегрешения и позволил бы душеньке Сонечки найти покой. Я стояла, смотря на это действо, и не могла глаз отвести. Мне было страшно, я почти не дышала и не могла пошевелиться. История, рассказанная Марфой Алексеевной, повторялась раз за разом в голове, к ней добавлялась история тётушки и все то, что я напридумывала за ночь.

И вот мои глаза сталкиваются с чернющими глазами Марфы Алексеевны. Я делаю движение в сторону, чтобы скрыться, но не успеваю, костлявые руки уже тащат меня в комнату. Хоть бы крик вырвался из груди! Нет, я даже пискнуть не могу, мое тело меня не слушается. Я дрожу, моля Бога, чтобы он усыпил меня и вернул обратно в постель. Даже если не в петербургскую, то в ту, которая всю предыдущую ночь была мне ненавистна. Меня усадили в дряхлое кресло и сказали ждать.

– Вот, смотри, – Марфа Алексеевна положила мне на колени небольшой альбом и вытащила из него карандашный набросок. – Твоя мать.

– Что? – Я ничего не понимала или просто не могла понять из-за испуга. Я только лишь сверлила взглядом морщины и седые брови Марфы Алексеевны.

– Твоя мать, это она. Ты сказала, что не помнишь её. Теперь ты можешь смотреть на неё хоть каждый день. Забирай.

Я рассматривала женское лицо, нарисованное грифельным карандашом на клочке бумаги, и узнавала в нем Катюшу. Потихоньку страх покидал мое сердце. Несколько крупных слезинок скатились по щекам к подбородку, их я утерла рукавом кофты. Совсем очнувшись, я обнаружила, что сижу в комнате совершенно одна. То, что случилось, представлялось сущим кошмаром, кошмаром, произошедшим с кем угодно, но не со мной. На нетвердых ногах я вышла из комнаты, держа в руках рисунок, и вернулась в кухню – там Марфа Алексеевна пила чай.