В эту ночь я смогла задремать ближе к утру, когда была совсем измучена страхом, но дремота моя была неспокойная, а прерывистая – я то и дело вскакивала и, проверяя, зажжена ли керосинка (её я решила не тушить), вглядывалась изо всех сил в углы, пока ещё погруженные в небытие. И только лишь солнечные лучи поползли по комнате и осветили собою стены и углы, мне стало спокойно. Именно в тот момент прокукарекал петух.

Утром, как и говорила тётушка, мы отправились в церковь. Перед выходом меня накормили черным чаем и печеньем. Я знала, что буду дико голодна после такого скудного завтрака, и поэтому стащила с кухни корочку черного хлеба и пару конфет; все съестное тут же было положено в карман пальто, мне оставалось надеяться, что в какой-то момент тётушки и сестры рядом не будет и что никто из знакомых и чужих не захочет со мной поговорить. Мне не хотелось делиться едой с Катей, потому что в глубине души я была на неё ужасно зла – как она могла оставить меня одну прошедшей ночью? Как могла Катюша, которая больше всех прочих обо мне заботилась, вдруг забыть, что я на верхнем этаже совсем одна? Перед завтраком мы с нею встретились у лестницы на первом этаже. Чувствуя горькую обиду на Катю, я даже не ответила на теплое объятие, только лишь стояла, опустив руки по швам, и отвечала на её вопросы о прожитой ночи сухим «да» или «нет». И, когда она, тряхнув головкой, ушла в столовую, мне стало совсем больно – неужто она не видит моих покрасневших от бессонной ночи глаз?

Воздух был свежим и сладким, мне даже показалось, что по вкусу он напоминает родниковую воду – такой же кристально чистый, он ободрял и ласково касался ничем не защищенного лица. Поля были все такими же белоснежными, какими я видела их вчера из окна вагона, а затем и из повозки, и в мыслях мелькнул вопрос, а когда же наступит весна? Мне вспомнилось, что в прошлом году снега было намного меньше, чем в этом – помню, что уже в конце марта сугробы начинали таять, там и сям образовывались гигантские проплешины и именно эти обогретые солнцем участки земли первыми начали покрываться травой, тем самым ободряя местных жителей, уставших от суровой зимы. Да, та весна была шустрее, чем нонешняя. Я стояла на террасе и смотрела на снежные шапки, которые носили на своих кронах те березы, что стояли неподалеку от окон дома, и, увидев вдалеке три золотых купола, не сразу поняла, что смотрю на рукотворный объект: как-то уж больно естественно церковь смотрелась на фоне голубого неба, берез, русских просторов… будто эти вещи были одной природы.

Меня с детства пытались принудить испытывать благоговение перед церковью и высокими, обычно седобородыми мужчинами, одетыми в подрясники, и ранее, когда матушка, чрезвычайно набожная женщина, брала нас по воскресеньям в церковь, меня учили быть тихой, но внимательной девочкой, главная задача которой заключается в том, чтобы слушать проповедь. С тех пор я в церкви так себя и веду – выискиваю местечко, где была бы неприметна, и с честным намерением понять внимаю всему, что звучит под священными сводами; когда же у меня не получается понять, я краснею всем лицом от стыда, будто сделала что-то плохое. И, сколько бы я ни заставляла себя благоговеть перед образами, ничего не выходило, поэтому в конце концов я остановилась на том, что слишком глупа для понимания этого дела. В Петербурге мы ходили в церковь не так много, там это менее принято как будто, поэтому ожидать сейчас Катюшу и тётушку, чтобы затем отправиться в церковь, было для меня волнительно.

Вот неземной красоты Катюша выходит – на ней серое пальтишко из шерсти, принадлежавшее ранее матери, волосы собраны на затылке в прическу, глаза на белом лице блестят своей голубизной. До этой минуты я никогда не вспоминала наставления матери, касающиеся того, что нужно делать человеку, чтобы быть чистым перед Богом, но теперь мне вспомнилось, что обида – это признак духовной слабости и гордыни, а человек, её испытывающий, перво-наперво себе вредит, а не обидчику урок преподносит. А я-то думала, что, увидь Катюша мое огорчение, она начнет раскаиваться и заискивать передо мной, а потом сделает что-то приятное – например, пустит меня в свою комнату грядущей ночью! Мне стало совестно за свою глупую обиду и я, когда Катя подошла ко мне, взяла её за руку.