Я посоветовал ему обратиться к генеральному консулу Мессерсмиту. В тот же день Мессерсмит позвонил начальнику германской тайной полиции Рольфу Дильсу и по телефону представил ему Гаррисона.

– Конечно, – сказал Мессерсмит Дильсу, – это не наше дело, но все же я хотел бы обратить ваше внимание на возможные последствия.

– Передайте господину профессору, – ответил Дильс, – что я прошу его завтра отобедать со мной. Посмотрим, может быть нам и удастся что-нибудь сделать.

В половине двенадцатого ко мне зашел весьма любопытный посетитель – профессор Джон Ф. Коур, – по данным биографического справочника, один из выдающихся профессоров немецкой литературы и философии в Канаде, хотя он и родился 72 года назад в Берлине в американской семье. Он уже не преподает и живет на пенсию недалеко от Бостона. Коур хромает на одну ногу, держится с достоинством и производит приятное впечатление.

Профессор выразил желание поговорить со мной с глазу на глаз. Он рассказал, что был личным другом Адольфа Гитлера и пытался отговорить его от организации баварского путча в 1923 году^>16. Гитлер до сих пор время от времени приглашает его к себе, и Коур собирается съездить через несколько дней в летнюю резиденцию рейхсканцлера в Баварии. Коур предложил представить мне подробный отчет о своей беседе с Гитлером при условии, что я дам ему рекомендательное письмо к президенту Рузвельту, которому он хотел бы представить исчерпывающий доклад.

Среда, 9 августа. Вновь заезжал профессор Коур и сообщил, что в пятницу или субботу он увидится с Гитлером. Главный советник нацистской партии Рудольф Гесс обещал ему место в своем самолете. Коур вручил мне короткое письмо, адресованное президенту Рузвельту, которое он просил меня прочитать самому, а затем отправить с дипломатической почтой в Вашингтон. Я обещал исполнить его просьбу, и он ушел, весьма озабоченный внешнеполитическим курсом Германии, но с некоторой надеждой на то, что ему удастся повлиять на канцлера. Я сказал ему, что еврейский вопрос должен быть решен иным путем; что германский экспорт и впредь будет сокращаться, если нацисты не прекратят свои преследования; что воинственное поведение немецких властей неизбежно приведет к международному бойкоту Германии.

– Нацисты, мне кажется, совершенно не отдают себе отчета в тех последствиях, к которым может привести их бесчеловечность, – сказал я в заключение. Коур полностью согласился со мной.

Четверг, 10 августа. Заходил Дэвид Левинсон, еврей из Филадельфии, с типично еврейской внешностью, адвокат, который не раз принимал участие в защите гражданских свобод в Соединенных Штатах. Он получил полномочия на ведение защиты по делу о поджоге рейхстага, слушание которого должно начаться в Лейпциге 21 сентября. Левинсон попросил у меня записку к одному из представителей германских властей с ходатайством предоставить ему право выступать на этом процессе. Я не мог дать Левинсону такую записку, но посоветовал ему обратиться к Луису П. Лохнеру, корреспонденту агентства Ассошиэйтед Пресс.

Пятница, 11 августа. Брат бывшего германского правительственного чиновника пришел переговорить по вопросам, связанным с планами Фонда Карнеги^>17 относительно учреждения новой кафедры при Берлинском университете и различных мер, которые могли бы содействовать росту международного взаимопонимания. Не скрывая своего беспокойства о собственной безопасности, он говорил об установлении связей с видными немецкими учеными, которые сильно встревожены вмешательством нацистов в университетскую жизнь, и о том, что при первой же возможности немецкие ученые выступят как выразители интересов подавленной ныне немецкой интеллигенции. Тяжело было видеть этого способного молодого ученого в оковах рабства.