Вопрос об этом передан на Соборный совет.

Итак, Дума и [Государственный] совет прекратили свое существование. И я, как член Государственного совета, тоже прекратил свое бытие. Полномочия мои должны были окончиться в следующем году. Я членствовал в Совете около одиннадцати лет*. Теперь открывается Предпарламент и будет заседать в том же столь знакомом Мариинском дворце*. По газетам на наших архиерейских местах в Совете будут восседать между прочим Вера Фигнер*, Е. Брешко-Брешковская, бабушка революции*. Sic transit…[169]

Всенощную с митрополитом Вениамином слушали мы в Покровском Василия Блаженного соборе*, с богомольцами, отправившись туда пешком, в образе иереев. Служил сам о. Восторгов*. Мы вынесли очень хорошее впечатление от богослужения, сопровождавшегося от начала до конца общенародным пением. Эта молитва была общая – единым сердцем и едиными устами. Отец Восторгов пред кафизмою проповедовал. Народ усердно внимал ему. Хотя я не особенный поклонник Восторгова, но должен воздать ему должное: человек он умный и всякое дело, возложенное на него, он исполняет надлежащим образом.

Воскресенье. 8-е октября. Слушал литургию в Успенском соборе, а служили: митрополиты Владимир, Тихон, Константин Могилевский и Иувеналий Тульский. После литургии был крестный ход вокруг Кремля в воспоминание освобождения Москвы от врагов. В крестном ходу и я принял участие. Погода была чудная. Конечно, такие грандиозные крестные ходы возможны только в Москве; но, к сожалению, порядку мало. А какой чудный Кремль с его причудливыми башнями.

Вечером в помещении Митрополита было совещание епископов. Обсуждались разные текущие вопросы, вызываемые занятиями в отделах. Была речь об организации выступлений епископов по тем или иным вопросам в пленарном заседании. Тут же обсуждался вопрос о патриаршестве, так как в предстоящую среду он будет поставлен в формуле перехода в Отделе о высшем церковном управлении. Все признали необходимость восстановления патриаршества. Поэтому в конце собрания вместо «Достойно» воспели «Благословен еси Христе Боже наш».

Понедельник. 9-е октября. Утром с десяти до двух заседание моего Отдела. Опять обсуждалась декларация Булгакова. Со стороны некоторых подверглась сильной критике. Постановлено составить новую, а булгаковскую – в качестве материала.

Вторник. [10-е октября]. Сегодня в восемь часов тридцать минут утра отправился в Сергиев Посад, куда прибыл около одиннадцати утра и в шесть вечера отбыл обратно. Ездил в Академию по приглашению Ректора и Инспектора, на диспут и. д. доцента Академии Туберовского*, бывшего год моим учеником, представившего печатное сочинение на магистра «Воскресение Христово»*. Диспут этот имеет чуть ли не трехлетнюю историю*. В различии оценки этого сочинения столкнулись две крупных силы академических: Тареев* и о. П. Флоренский*. Первый дал хороший отзыв, а второй назвал этот труд «гадким утенком» (из сказки Андерсена). Ввиду этого сочинение сначала не пропущено было на диспут; и только теперь, со времени академической автономии, оно опять было представлено и допущено к диспуту. До диспута много говорили о нем ввиду принципиального разногласия упомянутых рецензентов. Я остановился в Ректорской квартире. Меня встретили Ректор, только вчера возведенный в протоиереи, а в воскресенье – во иереи. Диспут начался в половине двенадцатого. После curriculum’а[170] произнесена была диспутантская речь – около часу, – в которой он раскрыл тезисы своего труда, направленного против В. С. Соловьева и Платонова. Первым возражал профессор о. Флоренский, а Тареев даже не сидел рядом с ним, а отдельно с профессорами*. Возражения о. Флоренского начались с грамматики, или, точнее, стилистики. Причем он обратил внимание на поразительное множество иностранных слов, так что его сочинение можно читать только при помощи словаря. Примерно: «абсолютный финиш бытия», «старт пасхальной идеологии», «аккумулятор Божественной благодати» и т. д. Но это была только прелюдия, обусловленная обычною, как говорят, манерою профессора – восходить от мелочей к существенному. Но даже и в этих, казалось бы, мелочных возражениях видна удивительная ясность мысли, сказывающаяся в точных выражениях и определениях. Я был на диспуте до половины четвертого, когда попросил объявить перерыв, ввиду того, что мне в шесть часов нужно было уехать. Перерыв объявлен был до шести часов. Но по всему видно было, что это только начало диспута, который несомненно не окончится сегодня.