Затем по заявлению пятидесяти двух членов Собора обсуждался вопрос об участии духовенства в выборах в Учредительное собрание и о роли Собора в предвыборной кампании*. Соборный совет дал заключение по этому вопросу в отрицательном смысле, считая, что в программу Собора не входит занятие политикою. Тем не менее нашлись сторонники активного участия духовенства в избирательной кампании. По мнению А. В. Васильева, члена Собора, население пойдет на выборы с завязанными глазами, и обязанность Собора снять эту повязку с глаз народа. Духовенство должно само голосовать и агитировать за тот список, который будет одобрен Епархиальным советом или епархиальной властью. Профессор Н. Д. Кузнецов высказывается за необходимость соборного представительства в предпарламенте*. Профессор Кудрявцев считает, что нет такой области, в которой Собор не был бы полномочен действовать. В вопросе о выборах Собор должен напомнить православному духовенству о его гражданском долге и объяснить, что достойны быть выбранными в первое Учредительное собрание только люди, для которых религия, Церковь и христианство – великие сокровища. Такого же мнения держался С. Н. Булгаков, который стоит против всякой агитации, а тем более от Собора. Определеннее всех против участия духовенства в политике был Титлинов, так как это – путь опасный. 102-я статья закона о выборах в Учредительное собрание категорически воспрещает духовенству предвыборную агитацию с церковной кафедры, оставляя представителям Церкви возможность участия в агитации в качестве граждан. Поэтому представители духовенства могут выступать на выборах только как граждане; в качестве же членов Собора они не получили от своих избирателей надлежащих полномочий на политические выступления. С другой стороны, Титлинов считает, что признак религиозности далеко не исчерпывает необходимых для члена Учредительного собрания духовных и умственных качеств. Здесь предлагают обратиться с особым посланием к народу, но для этого членам Собора нужно предварительно выработать программу христианской политики. Этого Собор не сможет сделать. Прочитано было С. Н. Булгаковым составленное им еще раньше, по поручению Собора, послание по вопросу об Учредительном собрании*, с призывом осуществлять свои избирательные права и подавать голоса за кандидатов, преданных началам церковности и государственности в том смысле, как эту государственность понимает Церковный Собор. Послание одобрено Собором и будет напечатано и распространено в сотнях тысяч экземпляров.

Сегодня же в четыре часа тридцать пять минут вечера я выехал к «Троице»* на академический праздник*. Ехал я с митрополитом Московским Тихоном в предоставленном ему салон-вагоне. Тут же и туда же ехали епископ Орловский Серафим (Остроумов – мой ученик по Академии), протопресвитер Любимов и протоиерей П. И. Соколов. Удобство путешествия, издревле знакомый путь, прекрасная осенняя погода, причудливое расцвечивание опадающих листьев, – все это способствовало доброму настроению, которое так редко теперь бывает ввиду тяжких переживаний. Тут прочитали в газетах о взятии немцами островов Эзеля и Даго и о десанте в Лифляндии, значит – об угрозе Петрограду, Пскову, Новгороду. Омрачилось настроение… Прибыли в Посад с опозданием в семь часов. Едва-едва успел на литию, и то потому, что непосредственно направился в храм, где просительная ектения шла уже к концу. Тотчас же облачился и вышел с многочисленным сонмом сослужащих. Храм битком набит молящимися. Сильная жара. С душевным утешением выходил затем с Преосвященным Серафимом на величание и помазывал елеем до конца. Все-все пришло мне на память. Семь лучших лет своей жизни провел я здесь*. Все тяжелое забылось, и осталось одно только хорошее, незабвенное. Богослужение обставлено прекрасно. Монашествующая – профессорская и студенческая братия создали особенный уют и чин. Прекрасно спели подобны. Студенты воодушевленно поют, пусть и не всегда художественно. Но слышна юношеская мощь и видна осмысленность в пении и чтении. Окончилась всенощная в десять вечера, и затем в ректорских чертогах предложена была закуска и чай. Присутствовали некоторые профессора, инспектор Академии архимандрит Иларион и недавно только что избранный ректор профессор А. П. Орлов*, еще светский. Он – мой ученик. Прекрасный был студент, затем и хороший профессор. На следующей неделе он будет возведен в подобающие священные степени. Избрание ректора-бельца – первые плоды академической автономии. Не могу что-либо глаголать вопреки выбора: Орлов достойный избранник. Но в ректорских чертогах* жить он не будет, так как он семейный человек. Значит, здесь будет гостем. Не понимаю, почему не избрали инспектора Академии архимандрита Илариона. По-моему, он был бы не менее достойным избранником. Но, видно, не хотели монаха. «Все еще находятся под живым впечатлением монашеского гнета епископа Феодора» – так себя оправдывают автономисты… В сердечной, задушевной беседе посидели мы до двенадцати часов, а затем распростились. Я ночевал в «своем» кабинете, который мною был перестроен, перекрашен, снабжен книжными шкафами. Рядом со мной в бывшей «моей» спальне помещался Преосвященный Серафим. Помолившись Богу, я долго не мог уснуть. Вся жизнь академическая предстала как на ладони. Все-все здесь для меня дорого и незабвенно. Какое для меня счастье, что я был ректором Московской Академии, недостойным преемником такого великого человека, каким был Горский*. Несколько раз при свете лампадки ходил по комнатам, всматриваясь через окна в ночную тьму, в сторону Лавры. Заснул в три часа и встал в семь.