Кто-то закрыл крышку гроба. Женщины причитали. Бабка наша плакала. Затем гроб опустили в яму. Люди бросили в могилу по горсти земли. Это же заставила нас сделать бабка.

Я взяла мерзлую со снегом землю и бросила на белый, чистый гроб матери. Потом застучали заступы и вырос свежий холмик, свежая могила, где покоился самый дорогой человек – наша мама.

Пишу эти строчки через много лет, а сердце переполняется пережитым горем. Будь мама с нами, будь она жива, наша любимая, красивая, дорогая, хоть и не познанная и незнакомая мама, наша жизнь сложилась бы по-иному. Память о моей маме присутствовала во мне в самые радостные и трудные периоды жизни. Мама как – бы шла рядом со мной всегда.

Я связывала с маминой помощью, не свершившиеся со мной беды. Она меня хранила от бед и зла, давала силы жить и выживать. Мы фактически ничего о ней не знаем, но она для нас с сестрой самая красивая, самая лучшая в мире – наша мама.

После похорон, бабушка Марфа оставила нас в деревне Толково в своем доме. Отец поехал на свой хутор. Самый ближний жилой двор, от папиной избы, был на расстоянии около двух километров. Папа ночевал в своем доме одну ночь, а утром приехал за нами, сказал бабушке, что не может жить один, с детьми легче пережить горе.

Наступала долгая, вьюжная, снежная зима 1932 года. У папы было единоличное хозяйство. Утром папа доил коров. Чернуха часто лягалась и выливала молоко из подойника, чем вызывала досаду отца. Коза – маленькая, спокойная, молодая корова давала мало молока. Мы часто играли с ней, старались погладить, покормить чем-нибудь вкусным, потрепать за рога. С этой коровой связано все наше детство на хуторе. Она спасла наши с сестрой жизни. Подоив коров, отец ставил подойник с молоком на заднее крыльцо, и мы с сестрой пили парное молоко сколько хотели, прямо из ведра.

Отец сам пек хлеб, мыл, стирал, работал на дворе, в огороде, ухаживал за скотом, топил баню раз в неделю, мыл нас, носил воду из колодца, трепал лен, справлял сельхозинвентарь и сбрую для лошади, ухаживал за конем.

Так мы прожили зиму. Бабушка Марфа ни разу к нам не пришла. Мы трое были затеряны в снегах прибалтийской равнины, в своем хуторском доме. Из трубы в избе каждый день шел дымок, свидетель живой жизни.

Наступала весна. Защебетали птицы, потекли ручьи, ярко светило солнышко. Мы целыми днями проводили время на улице, играли в ручейки и речки. Бремя сиротства еще не осознавалось великой тяжестью.

К нам приходили мужики из соседних хуторов, о чем-то разговаривали с отцом. Мы часто слышали слово колхоз, но не знали значение этого слова. Отец куда-то уходил, если надолго, то закрывал нас одних в доме, и мы всегда его очень ждали. Потом я узнала, что отец был организатором первого колхоза «Пограничник» в нашем краю.

Вечерами отец читал книги, которых много было в нашем доме. Папа дорожил ими, всегда говорил, чтобы мы обращались с ними осторожно, берегли, но смотреть картинки разрешал.

Помню толстую книгу, с портретом бородатого человека. Это был Карл Маркс. Запомнились книги Гоголя «Сорочинская ярмарка» и «Вечера на хуторе близ Диканьки». Хорошо помню томик стихов Тараса Шевченко. Отец очень любил и ценил эту книгу, учил нас стихам из нее. Этот маленький томик Шевченко долго жил в нашем доме, даже после того, как отца с нами уже не было. С детских лет помнятся строки:

«Як умру, то поховайте меня на могиле…».

Сохранилась в памяти большая карта нашей страны. Она висела на стене между окнами. Папа часто рассказывал нам о больших городах, об огромных просторах нашей Родины, о великих реках – Волге, Енисее, Лене, Днепре… Говорил он интересно, мы ждали новых его рассказов, и он не скупился на них.