«Значит, вчера ВВ тоже пил», – механически отметил я про себя, а вслух сказал дамам, что сейчас все выясню.

Я вернулся к ВВ и доложил обстановку. ВВ страдальчески застонал.

– Я же обещал им… Совсем забыл. Ну зови!

В прихожей, освобождая дам от плащей, я сделал необходимые приготовления к беседе.

– Дорогие читательницы, – сказал я приподнято. – Дело в том, что Виктор Викторович только что закончил новую книгу и по этому случаю… э-ээ… немного выпил…

Дамы умильно улыбнулись, это состояние мужчин было им хорошо знакомо.

– Однако должен вас предупредить, что в этом состоянии он по старой морской привычке употребляет исключительно матерные слова (что было чистой правдой), а также все это может печально кончиться.

– В каком смысле? – насторожились дамы.

– Ну, может выгнать, если вдруг что не понравится… – прямо сказал я.

Надо сказать, я не фантазировал. Соответствующий опыт с дамами был. Большего женоненавистника, чем ВВ, особенно в пьяном состоянии, я не видел.

Дамы улыбнулись, принимая мои слова за шутку, и прошли к ложу страдающего писателя.

Появился еще коньяк и еще две рюмки, и мы стали общаться уже вчетвером, в результате чего как-то само собою получилось, что старшая дама вскоре оказалась сидящей на краешке дивана, мэтр поглаживал ей руку, а младшая как-то опасно приблизилась ко мне. Нет, на коленях она вроде все же не сидела…

Это была идиллия. Две читательницы согревают своими сердцами писателей.

Мэтр склонил голову на подушку и уснул.

Мы продолжали потягивать коньяк и мило беседовать. Прошло минут двадцать. Внезапно ВВ проснулся и приподнял голову с подушки, обводя нас непонимающим и почему-то злобным взглядом.

– А ну… брысь отсюда! Брысь! – вдруг хрипло проговорил он.

Дамы подобрались и мигом выпорхнули в прихожую. Я за ними.

– Ну, что я говорил! – торжествующе резюмировал я.

Они поспешно оделись и покинули квартиру. Не знаю, остался ли ВВ их любимым писателем.

Отсюда вывод. Никогда не следует знакомиться с любимыми писателями. Лучшее, что у них есть, они оставляют в книгах. Странно, что читатели это не всегда понимают.

В питерских «Вестях» крупным планом – «Низший пилотаж» Ширянова и «Мерзость» Горчева, лежащие на столе и сопровождаемые соответствующим текстом. Как иллюстрация падения русской словесности.

Репортаж с сегодняшнего обсуждения.

Только что вернулся с питерского ТВ, из прямого эфира, где потрясал книжкой Горчева и говорил опять про то же.

Зрители возмущались по телефону и спрашивали, зачем я открываю ящик Пандоры.

Да он уже пуст, этот ящик. Опомнились.

Но зло должно быть персонифицировано, вот я стал одним из этих мерзавцев.

Самым последним звонком (в защиту) был звонок психолога, который заявил, что уже 15 лет лечит заикание с помощью этой лексики, а теперь прямо не знает что делать, если ее начнут запрещать.

Интересно было бы посмотреть на этот процесс.

Всякий раз, когда читаю эту надпись на кнопке в русском клиенте, слегка вздрагиваю.

Как это можно удалить друга?

Френда – другое дело.

Френд и друг – две большие разницы.

Сегодня, после тяжелой болезни.

Мир праху.

Проснулся от знакомых словосочетаний и незнакомых покашливаний на месте слова «хуй».

Понял, что по «Эху Москвы» читают Горчева.

Прослушал.

Еще раз убедился, что Горчева голыми руками не возьмешь.

Получились несмешные юморески, а ведь они смешные неюморески.

И никакой вины Плющева сопартнером здесь нет. Тексты Горчева изначально письменная литература, а не устная. И если устная, то только унылым монотонным голосом Горчева. Жизнерадостность чтецов была излишняя.