– Да… Мы виделись пару раз… Смотрели одну комнату… Пока ничего.

– Что делать будем?

– Не знаю, – пискнула у меня на груди согревшаяся мышка.

– Ты должна вернуться домой и извиниться.

Ира молчала, притих и я. В дверь тихонько постучали, и вошел лейтенант.

– Я тут вот что подумал. У тебя есть еще пару часов, и если вы хотите побыть вдвоем, есть такая возможность.

Мы во все глаза смотрели на него.

– В общем, так, – обращаясь ко мне, переминаясь с ноги на ногу, – ты видел там недалеко от забора сарайчик? Так это свинарник. При нем находится рядовой Степан. Дашь ему пачку сигарет, и он уйдет на час-полтора. Условия не из лучших, но…

– Да, конечно, спасибо вам большое! – оживленно поблагодарил я. – Пойдем? – посмотрел на Иру.

Она молча кивнула.

– Скажешь Степану, что я разрешил.

– Спасибо, товарищ лейтенант.

– Ладно, идите.

Мы быстро вышли.

– Классный у нас лейтенант, правда?

– Да.

Сарайчик был разделен небольшими перегородками на три части. В одной должны были быть мама свинья с поросятами, в другой хрюкал басом огромного размера папа пацюк (хряк). Жены его и детей не было – их на праздники съело полковое начальство. Третья часть сарайчика была для Степана. Степан был рад пачке сигарет, сказал только, чтоб я свистнул, когда буду уходить.

В сарайчике было тепло. В углу топилась маленькая «буржуйка». На нарах лежало несколько старых бушлатов, поверх я положил свою овчину. Нам было хорошо и совсем не холодно. Свинтус время от времени своими глазками-угольками бесстыже посматривал на нас – по-моему, он хитро улыбался.

Через полтора часа я свистнул Степану. Проводив Иру до дороги, я долго смотрел ей вслед. Она обещала извиниться перед мамой. Была поздняя звездная зимняя ночь. Ей еще идти почти два километра до троллейбуса и минут тридцать ехать. Все – скрылась за поворотом. Мне заступать на вышку.

Вот уже три недели Ира не приходила. Я не обижался, понимая, что ей нелегко дома, да и тащиться ко мне в такую даль… Скоро конец февраля. Сынишке будет годик. В службу я уже, в общем-то, втянулся. Ребята показали, как можно на вышке присесть, отдохнуть от стояния. Ракетницу, из которой обязан стрельнуть вверх в случае побега, нужно было примостить на «магазин», а автомат поставить на приклад. Получался стульчик – можно было сесть, не теряя обзора. У меня был небольшой приемничек «Selga», который я прятал под полушубок и ночами на вышке кайфовал. Польша часто передавала джаз. Главное, вовремя крикнуть смене караула: «Стой! Кто идет?! Пароль!»

Настроения не было. Как-то в свободный от вышки день лейтенант спросил, чего это я хожу с постной рожей. Я ответил, что думаю о ситуации в доме, и что через несколько дней сынишке исполнится годик.

– Не вешай нос, все будет хорошо! – подбодрил лейтенант.

В ближайшее воскресенье сидел в красном уголке, уставившись невидящим взглядом в книгу. Зашел лейтенант Точильный:

– Рядовой Шик, зайди ко мне!

– Есть зайти!

Явился к Точильному, козырнул, доложил.

– Значит, так, говорит лейтенант. – Даю тебе увольнительную, сходи домой и чтоб вернулся к отбою!

Это было так неожиданно и так кстати.

– Есть вернуться к отбою! – воскликнул я. – Спасибо вам большое, товарищ лейтенант!

Хорошим мужиком был наш лейтенант! Преисполненный благодарностью, сделал бы для него все, чего бы он ни попросил.

Жизнь моя могла бы сложиться иначе, если бы в этот день лейтенант не отпустил домой… Снег весело звенел под сапогами. Троллейбус подъезжал к конечной остановке. Легко одолев последние пятьсот метров, вскочил в него, сел на пустое заднее сиденье и уставился в окно. Постоянная тревога из-за непредсказуемой ситуации дома сосала под ложечкой и не давала покоя. Я не знал, радоваться мне, что служу в городе, в котором живу, или было бы лучше, если бы я служил за несколько тысяч километров от дома.