– Ну, хорошо, значит это не опасно для меня? Тогда, без сомнений пойдём к ней в гости! Миша, повтори, пожалуйста, как называлось её представление?

– Обожди, я сама тебе всё объясню. Миша уже её помнит только понаслышке. Её представления назывались «Мотогонки по вертикальной стене», концерты она когда-то давно давала в парке. Выступала там почти до конца шестидесятых. Затем перестала. Долго не выходила замуж, восхищались все, а в жёны брать не спешили. Но всё-таки на ней женился некий вдовец с двумя сыновьями на руках. Вот попробуй, поживи с неродными детьми! Даже квартиры своей у неё не было. Ранее снимала, затем жила у мужа, но он погиб. Она же осталась у него, воспитывала этих ребят, да и идти было некуда. Потом уже получила свою собственную квартиру. Бедненькая, настрадалась: учиться в институте не дали, падала со своим мотоциклом со стены, разбивалась. Однако голову гордо держала, старалась дружить только с интересными людьми. К простым не подходила. Но всё же, она несчастная. Вся душа изболелась: умная, красивая, а доли нет…

Ты представишься, как французская пианистка, пригласишь на концерт старушку, она обрадуется. И сама познакомит Вас с богемной московской элитой. Те по ней просто когда-то сохли. Писатели и поэты, словно рой мух возле мёда, кружились около неё. Слышала, поэт Вознесенский такие ей стихи бесподобные написал. Хочешь послушать?

– Ну, конечно! Я ведь должна знать, к кому меня хочет вести Мишутка, вдруг она у меня его отобьёт?

– Не бойся, не отобьёт! Она на безвестных не западает! – рассмеялся Михаил, вставив в их разговор свою реплику.

– Зато на очень красивого и молодого, может, думаю!

– Дети, не ссорьтесь! – погрозила пальцем Елена.

– Мама, мы шутим, никогда я свою Лилию распрекрасную ни на кого не променяю, даже если озолотят! А тут ещё старушка, хоть и Романова!

– И я тоже своего Мишутку ни на кого не променяю! Читайте, интересно послушать ваших поэтов. Я уже и сама читаю Евтушенко, Цветаеву, Высоцкого, других!

– Вот ты, какая у меня продвинутая! Мне даже стыдно перед тобой быть олухом царя небесного! – похвалил её Михаил.

– А кто это олух царя небесного?

– Это не очень умный человек, – вставила мама Елена, – читаю:

«Завораживая, манежа,

Свищет женщина по манежу.

Краги – красные, как клешни,

Губы крашенные грешны».

– О, что-то я начинаю побаиваться, стоит ли знакомиться с такой знаменитой грешницей!

Михаил решил немного поиграть в эту игру: ревную, не ревную, боюсь, не боюсь:

– Подожди, подожди, вот ещё о ней, только не помню, кто написал, но здорово нацарапано, сейчас поищу у себя в дневнике. Тут нет, тут тоже, а вот, вот, это местечко. Ну, правильно я сказал, автора не записал, показалось, когда переписывал, это не столь важно. Читаю:

«Она была богиня, мотогонщица и амазонка. Все ребята с Арбата и из переулков знали её красный с никелем „Индиан – Скаут“, у каждого в душе, как сияющий образ горели неугасимо её нечеловечески красивое лицо и летящая фигурка в мужской ковбойке или в жакетике, прекрасные ноги в бриджах и крагах, нежно сжимающие ревущий звероподобный „Индиан – Скаут“. Она ездила по стене в Парке культуры каждый вечер, заездов по пятнадцать – двадцать… Это было страшно и прекрасно, лицо её бледнело, глаза расширялись, и длинные, длинные рыжеватые локоны её развевались сзади, оставляя за собой золотой след…».

– Да это же писатель Юрий Казаков, – вставила мама Елена, я читала эту его повесть. Давно, но помню.

– Мама, я же объяснил, подзабыл. В спешке переписывал мальчишкой, вот автора и не записал.

– Как интересно! А обо мне, как я исполняю свои концерты, кроме газетных борзописцев, никто не написал…