Кое-какие дела задержали меня в Венеции, к тому же на пороге стояла зима; я решил провести ее в Мюнхене и написать там несколько портретов, заказанных мне двумя годами ранее, и кое-какие картины, которые я мог бы привезти в Великую столицу. Они могли бы охарактеризовать меня точнее, чем те рекомендательные письма, что лежали у меня в кармане.

И вот наконец настал день, которого я так ждал и одновременно так страшился. Я сказал «страшился», потому что мне было грустно думать о расставании с любимой семьей, о расставании, горестном для всех нас, но в то же время дарующем столь много надежд и упований. 30 октября 1839 года я выехал из Венеции, сопровождаемый слезами и сетованиями детей, жены, матери и друзей. Мои дети: Пальмиретта семи с половиной лет и Бартоломео, которому не исполнилось и года, плакали навзрыд, и ничто не могло их успокоить. В полдень я приехал в Местре и оттуда в экипаже двинулся в направлении Мюнхена. В два часа я уже подъезжал к Тревизо. Небо было затянуто тучами, но дождя не было, по пути не случилось никаких происшествий. На ночь устроился на постоялом дворе в Канельяно. На следующий день, в половине пятого утра, выехал в долину Кадоре. У озера Санта Кроче мы сделали остановку, чтобы дать отдохнуть лошадям, и в моем экипаже соорудили навес для защиты от альпийского снега. Я наслаждался чудесным видом озера и гор, на вершинах которых сверкал белизной снег; сквозь тучи пробивалось солнце, и воздух был чист. Вечером приехал в деревушку Тай-ди-Кадоре, где и переночевал. На следующий день доехал до Ампеццо; погода была ужасная, валил снег.

В восемь утра выехал в Инникен, там заночевал; затем доехал до Нидердорфа и Брунека, где сделал остановку. Нанес несколько визитов: среди прочих встретился с кавалером Керном, капитаном округа Постерия; он совсем недавно потерял жену, с которой прожил долгую жизнь. Он попросил, чтобы по приезде в Мюнхен я перевел в литографии ее карандашный портрет (нужно 30 копий), сделанный мною в 1835 году. Из Маулса я выехал в пять утра, проведя ужасную ночь на отвратительной кровати, где мне снились кошмары; дождя не было, но было довольно мрачно, впрочем, вскоре прояснилось, и в Штертинге небо уже совсем прояснилось. Впереди поднимался Бреннеро: не проехали и мили, как земля стала белой от снега; его становилось все больше по мере того, как дорога шла вверх; а достигнув вершины, мы попали в густой туман, обволакивавший яркие горные вершины; мне казалось, что вокруг хаотично вздымаются скалы, но было невозможно различить что-либо определенное.

Гравюра Франсуа Леметра. Вид Инсбрука

В Инсбрук добрались к вечеру, и я заночевал в гостинице «Соле».

На следующий день погода стояла замечательная, и впервые с моего отъезда из Венеции я увидел яркое солнце. Из Инсбрука выехал в Миттенвальд в два часа пополудни; прибыл туда в девять вечера, что не на шутку раздосадовало служащего биржи, который, по всей видимости, уже отдыхал, вместо того чтобы выполнять свои обязанности и ставить визы. В восемь утра выехал в Пантеркирхен, около двух пообедал в Мурау – очень красивом и изящном городке, и переночевал в крепости Вайльхайм. Это было во всех отношениях великолепное путешествие.

Гравюра Франсуа Леметра. Мюнхен, пинакотека

9 ноября. Приехал в Мюнхен в три часа пополудни. Остановился в гостинице «Кроче д’Оро»; сразу же отправился в полицию, чтобы оформить временное проживание; затем прошелся по улицам.

10 ноября. Утром зашел на почту в надежде получить весточку от жены, но писем не было; тогда я написал ей сам, узнав, что почта в Италию уходит во второй половине дня. Посетил Кунстверейн,