– Это ты про ваше девичье поверье, что если на игральных картах посидит нецелованная девушка, то на них можно снова гадать?! Да это же всем ясно, что это ерунда…
– Ты уже меня поцеловал – теперь я не нецелованная. Ну всё, мы уже поцеловались. Хотя еще даже не поженились, бессовестные. Меня учили, что так делать нельзя. Ну ладно. Только не говори никому.
Вот я пришла домой, пошла в ванную и тихо там ревела, пока ванная воды не набралась.
6 июня 1997, пятница. «Мы несовершеннолетние»… И?
Вчера мы поцеловались. Зачем я после этого расплакалась, я до сих пор не знаю причины… Из-за того, что теперь не смогу гадать на игральных картах? Ну нет же… «Да это же всем понятно, что это ерунда»… Это он еще не знает, что тогда, после поцелуя, в ванной еще и дополнительно самостоятельно со слезами решила пережить свое потрясение. Отчего это, от счастья, что ли?
Но для меня все не так. Это не ерунда. Всё, теперь меня поцеловали, а я даже ещё и не совсем успела захотеть этого. Но главное (да, девушки всегда во всем ищут главную причину) – правда ещё не хотела целоваться. Не было такой потребности. Мне нравилось быть рядом, просто быть рядом. Мне ужасно стыдно, что я поцеловалась! А сейчас уже не стыдно – так для себя решила, пока сидела в библиотеке и подравнивала ножницами бумажные формуляры. Бумажные формуляры есть трех видов, и они отличаются между собой по ширине на 2—5 мм. У меня важное задание – обрезать по самому наименьшему образцу, чтобы они все были стандартными. Пока сидела и обрезала формуляры, всё думала и думала об одном…
О наших с Сашей планах на будущее, которые были озвучены до поцелуя, и о нашем поцелуе, и о том, что я так глупо расплакалась, к тому же я до сих пор даже не придумала стоящую причину и оправдание тому, что вчера расплакалась…
Когда нашлись недостающие «пазлы» в конце марта, и сложились все разом – да я сама тогда хотела его на радостях поцеловать! Но удержалась. И сегодня я ждала его с особым нетерпением. Боялась, что он не придет, он диплом пишет.
Помыла пол, приготовила суп, мама вернулась с работы – а Саши все нет и нет… И вот он пришел в 8 вечера. Гулять мы даже не пошли… И мы сидели у меня в комнате и спокойно тихо переговаривались…
– Ты же знаешь, я пока маленькая. В шестнадцать лет целоваться, наверное, еще нельзя.
– Ты тоже знаешь: мне еще нет восемнадцати.
– И что?
– А то, что по закону, когда мне уже будет восемнадцать, тогда я не смогу уже тебя поцеловать. Только потом, когда я вернусь с армии, тебе будет восемнадцать, а мне уже двадцать. Получается, с моего совершеннолетия до возвращения из армии мы не можем целоваться. У нас с тобою менее полутора месяцев.
– Как это?
– Статья, наверное. Я узнавал у Булата, он же на юриста учится.
Булат рассказал ему, что есть такая статья, которая предусматривает ответственность за «действия сексуального характера без применения насилия» совершеннолетним лицом, в отношении лица, не достигшего еще восемнадцатилетнего возраста.
– Правда, уже думают ввести еще возраст сексуального согласия пораньше – как раз 16 лет. Жаль, это пока только в стадии рассмотрения, и пока к нам не относится.
– А поцелуи – это тоже действия – этого самого – характера, так? Так почему сейчас-то можно целоваться?… С чего ты взял? Сейчас и подавно нельзя! – у меня перед глазами все плавало от слёз. Словно от какой-то обиды.
Но я сдерживалась, как могла. Я не плакала. Это только сами глаза. Откуда эти все слезы берутся? Отчего? Возможно, от непонятно откуда взявшейся в данной ситуации жалости… к нему, и… к себе, и что я сказала это с вызовом, будто бы хотела отчаянно флиртовать, когда я не хотела – само вырвалось.