Сказав это, Сапожковский вырос в всю свою стать, поднявшись из-за стола. На что трактирщик, так и не притронувшийся к своей тарелке, окинул его каким-то печальным взглядом, но сам с места подниматься не стал, а, скрестив руки на груди и приподнимая свою нижнюю припухлую губу, тупил взор, вовсе не пытаясь что-то рассмотреть, уставив его, как это бывает, просто в никуда, пока профессор картинно жестами начал просить Петра покинуть вместе с ним помещение.

Пётр, последовав бессловесным указаниям своего наставника и поблагодарив хозяина, также как это смог бы сделать самый обычный мим, снова ступил в узкий коридор со ступенчатой лестницей, возвращаясь в харчевню, словно в какую-то берлогу. Трактирщик неподвижно оставался позади, где-то наверху в своей тайной комнате прошлой жизни, а Сапожковский, гордо приподняв голову и широко вышагивая по скрипучему полу трактира, покинул вотчину своего неназываемого, вероятно близкого, друга. Каково было профессору – неизвестно. Он все переживания и думы также молча закапывал внутри себя, как это обычно делал и сам Пётр, у которого хоть и возникло масса вопросов после столь необычайной беседы двоих возможно самых загадочных для него людей, но эти вопросы так и остались не озвученными.

Тройка уже была сменена, а кучер довольно и смиренно восседал на козлах, вероятно также накормленный где-то у станционного смотрителя. Даже по его глазам можно было понять, что он изрядно вздремнул, благо не добавил какого-нибудь горячительного, потому что в таком случае Сапожковский наверняка велел бы сменить возничего. Сами путники, достаточно быстро оказавшись на свежем воздухе, снова ощутили живой солнечный свет на своих сытых лицах, который тут не так искусственно прогревал как на чердаке трактира. Рассевшись по местам, теперь уже в кучах собственных вещей, Пётр снова бросил прощальный взгляд на скромненький, но уютный трактирчик с его таинственным хозяином и теперь уже опустевшими залами – все рабочие разошлись по своим местам, со своей судьбой и загадочной, а может и не очень, историей. Завод так же был на виду, справой стороны на берегу реки Белая Холуница, которая и дала название посёлку, до этого пересекаемая каретой путешественников уже два раза. Она же питала своими водами саму неповторимую Вятку, растекающуюся на несколько вёрст по всем округам губернии.

«От малого всегда происходит великое» – так говорил на своих лекциях сам Сапожковский, и Пётр прибегнул воспользоваться именно этой фразой сейчас, только мысленно, глядя на профессора, который по обыкновению вернулся к своим книжечкам, продолжая свои невозмутимые зачёркивания карандашом и шуршащие записи.

Преодолев переправу через тихую Шелепиху, впадающую в Белую Холуницу, там, где образовывался запруд перед заводской плотиной с работающими водяными мельницами, путешественники оставили посёлок позади и вступили на очередную тропу между густой порослью вечно зелёной тайги с её великолепными соснами и елями. Чистый воздух и благоприятная ясная погода, особенно после доброго обеда в равномерно раскачивающемся из стороны в сторону экипаже, очень скоро начали убаюкивать Петра, отчего он на некоторое время задремал, упуская возможность увидеть в пути ещё один подобный Белохолуцкому посёлок Климковский с его чугунолитейным заводом и столь же невозмутимым народом.

Смешанные мысли о первом путешествии, об ореоле загадки вокруг её цели, самый необычный разговор между трактирщиком и академиком – всё это наваливалось невообразимым комом в голове юного путника, вызывая бурю беспокойства и недоумения. Всё, что можно было только представить и нафантазировать, всплывало дурными видениями прямо у него перед взором, а когда глаза, наконец, сомкнулись, можно было и не надеется, что такое количество информации не выльется в самый невообразимый сон, который, к сожалению, в мгновение ока будет забыт, растворившись в мире явном.