– Желаете оставаться на ночлег? – непринуждённо продолжал вопрошать трактирщик, облокотившись на буфетную стойку и снова перекосившись в свойственной ему улыбке.

– Вынуждены отказать, – отвечал Сапожковский, потирая руки платком – Но мы надеемся, что хозяин разделит с нами трапезу.

Петр поймал себя на мысли, что профессор и трактирщик, видимо, давние знакомые. Их переглядывания напоминали общение старых приятелей, которые после долгой разлуки затевают игру в незнакомцев. Хозяин заведения в свою очередь весьма ловко соскочил со скамьи, которая позволяла ему быть чуточку выше, и вышел из-за стойки в общую залу. Теперь он стал на голову меньше и, поравнявшись с путешественниками, поднимался максимум до груди Петра, который ростом был едва более семи вершков от двух аршин. Слегка прихрамывая, скорее даже ковыляя ногами, Петр заметил, что его увечья не врождённые, и видимо были получены очень давно после какого-то несчастного случая, о котором он вряд ли бы мог спрашивать незнакомого человека. Сняв запачканный белый фартук, трактирщик бросил его на ближайшую скамью и кивком головы указал гостям следовать за ним и прокричал при этом видимо кому-то из своей прислуги или может быть жене:

– Хавроша, смени на раздаче!

Хаврошу увидеть не успели, потому что хозяин постоялого двора пригласил профессора и его помощника в соседнее помещение. Оставляя свой обед на полового слугу, который тот начал водружать на поднос, все трое покинули общий зал, скрываясь за дубовой дверцей, где оказался достаточно узкий, но очень высокий коридор с лестницей на второй этаж, которая поднималась к аналогичной двери с противоположной стороны на втором этаже. Ступеньки оказались посильны для трактирщика, и он, опираясь на перила с обеих сторон своими могучими руками, очень скоро взобрался наверх, ожидая путешественников уже там. Очутившись в другой комнате похожей на чердак, Пётр почувствовал совершенно иные ароматы, нежели на первом этаже корчмы. Запахи старых отсыревших тряпок, обветшалой древесины и древних стопок бумаги, которые, видимо, уже рассыпались в труху, и скорее напоминали о погребе, чем о чердаке, но здесь, в тоже время, было слишком светло без зажжённых ламп благодаря довольно широким окнам прямо под покатым потолком, в отличие от тёплого, но тусклого искусственного освещения снизу. Солнечные лучи ударили так резко, что глаза, только привыкшие к тени, ощутили лёгкое покалывание, к счастью быстро прошедшее.

Трактирщик указал на стоявший в середине аккуратный стол, такой чистый и ухоженный, что он создавал очень заметный контраст со всеми его окружающим историческим мусором. Сапожковский и Самарин уселись на столь же начищенные стулья с витиеватыми спинками. Половой тут же подскочил откуда-то сзади, манерно накрывая на стол заказанные гостями блюда, напомнив о кухонном аромате, который, кстати, очень въелся в белые одежды мальчика-слуги. Напротив за стульчик повыше уселся и сам трактирщик, также не обделённый тарелкой кислых щей, совсем ещё горячих, что парили они буквально как самовар.

Пока половой мальчишка раздавал съестное, Пётр продолжал осматривать затхлую комнатушку, в которой вдобавок оказалось ещё и очень душно от постоянно обогрева солнечного света из стеклянных окон в крыше. Куча хлама, разложенного в беспорядочные рядки и по деревянным ящикам и корзинам, напоминали о старом добром прошлом их владельца, но скорее служили больше службу самого обыкновенного пылесборника – к ним явно не прикасались уже минимум как год, а того и больше. Что за загадка с этими никому уже не нужными мундирами, знамёнами, лентами и медалями, цветными векселями и благодарственными письмами. Инструменты – молот, кирка, клещи и головка топора без топорища – выставленные в углу, давно почернели и покрылись бугристым слоем ржавчины, а гвозди вываленные в деревянные короба слиплись в единый рыжий комок. Здесь можно было найти и расписной сундук, запертый тяжеленым подвесным замком, и явно, что ранее его заменял более миниатюрный и аккуратный замочек, придающий лёгкость и невесомость, вопреки нынешней громоздкой образине.