Разобрали вещи, в спешке схваченные с собой, упаковали рюкзаки. Нуждающимся выдавали форму и обувь. Всем раздали карту, словно нарисованную в учебнике по ориентированию – просто и схематично.

Нас снова согнали в огромный холл, посчитали и отправили в душевые. Всех мужчин постригли налысо. Мой неровный череп блестел во влажном зеркале. Я походил на постаревшую и помутневшую копию себя. Больше никогда не буду смотреться в зеркала – пусть не обманывают.

К вечеру приходили люди в форме, проверяли нашу готовность. Говорили, что умерло ещё двое.

Поели пюре, такого же ужасного, как и в прошлый раз, с котлетами из остаток вчерашнего фарша и картофельных кубиков.

Завтра уезжаем.

Главный прочитал вдохновенную речь, на этот раз подготовленную. Нас выпустили из запасного выхода и посадили в небольшую электричку.

Мы огромными, плачущими, боязливыми, растерянными глазами смотрели в окна. Впереди нас ждала неизвестность.

Когда люди начали вскакивать с мест, я увидел длинные вереницы гаражей, за которыми появлялись жилые дома. Такие же, как и везде: серые и бежевые панельные дома с оранжевыми и чёрными пятнами балконов. Но эти здания казались старыми, облезлыми, сиротливыми, как выброшенная на помойку кукла. То, что показывали по телевизору, было ложью, красивой сказкой для дурачков. Мне не хотелось бы жить в таких домах, но моего мнения никто не спрашивал.

Что это за место? Что за люди в нём жили? Какая катастрофа случилась с ними? И почему на всём пути от больницы до барака, от барака до этих брошенных панельных домов мы не встретили ни одной живой души: ни пролетающей мимо птицы, ни убегающего от грохота машин зверя, ни бредущего по своим делам человека?

Нас бросят здесь, не поинтересовавшись, кто же остался там после нас, что хорошего или плохого мы сделали, о чём мечтали и какие мечты сбылись. До этого нет никому дела. Нас схватили, как глупых беззащитных щенят, и швырнули в речку. Выживешь – хорошо, не выживешь – не к нам вопросы. Их власть может упечь нас туда, но распространяется ли она на территории Зоны?

Электричка остановилась. Пара мужчин в форме спрыгнули и скрылись из вида. Немного погодя раздался тягучий скрип железа, и электричка поехала дальше. Кто-то начал готовиться на выход. Но после ворот мы почти не ехали – плелись. От ворот тянулись бетонные заборы, увенчанные колючей проволокой. На поле со всех сторон, словно рассыпанные горошины, виднелись бугорки, незаметно прикрывающие мины. «Для дезертиров,» – шепнул Олег, глядя в окно безумными глазами.

Двери электрички раскрылись, народ высыпал на перрон. Перед нами был серый вокзал и серая станция. Люди с рюкзаками и сумками стояли вдоль перрона и смотрели, как люди в форме проверяют, не остался ли кто внутри. Двери захлопнулись, раздался скрежет, заглушивший гудок, и электричка поплыла в обратную сторону. Мы остались на месте.

Вот она, Зона. Наш новый дом, который никто себе опять-таки не выбирал. Вот эти люди, оторванные от прошлой жизни, такие же, как я, как Иван Иваныч, как Олег, как Степан, как те, кто не дотянул до приезда сюда. Мы, словно сдутые чьим-то могущественным дыханием зонтики одуванчика, шлёпнулись в грязь, и никогда нам отсюда не выбраться.

Толпа людей разного сорта долго толкалась на перроне. Бледные, испуганные лица вытягивались. Не знающие, что делать, куда пристроиться, руки беспомощно болтались на весу, лениво тащили сигарету из губ, шарили по карманам, в последней попытке вернуть себя в мир по ту сторону ворот. Люди оглядывались по сторонам, рыдала женщина, мужчины закидывали на плечи рюкзаки и снова ставили их на землю. Мы не знали, как быть.