Картины некуда было девать, и мы оставили с Ксюшей их перед входом в багетную мастерскую. Что с ними стало, я не узнавала.

Через неделю после моего творческого фиаско мы съехались с Мишей и поселились в общежитии как молодая семья, а потом сняли первую квартиру, точнее, не сняли, а нас приютила родственница Михаила. У нее пустовала двухкомнатная квартира, и она разрешила там пожить. Мы оплачивали только коммунальные, наверное, это нас расслабило, что мы совсем не задумывались о собственном жилье, просто жили и жили. Чем моложе, тем проще любить. Не давят бытовые мелочи. Они, конечно, есть, но ты их не замечаешь, или не придаешь им особого значения.

Вера Александровна – единственная, кто меня принял в той семье. Для остальных я всегда была какой-то «недо». Недосложена хорошо, недообразование у меня – разве это образование учить рисовать или учить языкам? Это или заложено в тебе или нет, искусственно не научишь, да еще и четыре года на это тратить – сплошная глупость и отсиживание перед зарабатыванием денег, как они без стеснения мне говорили в глаза.

Я легко замалчивала подобные выпады новых родственников в свой адрес. Да и деваться было некуда. Миша, как бы сильно ни любил, никогда не заступался за меня. Так, подхихикивал со всеми на очередном дне рождения его многочисленной родни. И знаете, меня это не злило, потому что я была уверена, что также естественно смеяться надо мной, подтрунивать, как чистить зубы каждое утро. Любые просчеты в воспитании наших родителей мы изживаем годами, только если сами принимаем это за просчет. Если моя собственная мать не воспринимала меня за полноценного человека, что уж говорить о посторонней девице ими любимого мальчика, которого так «варварски женили на себе».

Много лет хотелось доказать его родне, что я чего-то стою, что со мной надо считаться. Я не мечтала о том, как однажды они соберутся вместе и скажут: «Ольга, мы были не правы, извини нас». Мне не нужны были слова раскаяния, мне важно было, чтобы они приняли меня за свою. Ведь я тоже работаю, замужем, у меня и ребенок появился – но я все равно в их глазах какой-то взбалмошный несуразный подросток с несерьезной работой.

С появлением в нашей жизни Павла во мне расцвела надежда, что вот они признают во мне взрослую женщину, способную заботиться о других, но и факт рождения ребенка их не смягчил.

Просветления наступали, что я могу жить полноценной жизнью самостоятельно, и мне совсем не нужен костыль в виде бутылки. Я смогу и без бокала чувствовать себя живой, желанной, быть уверенной в том, что все происходящее не зря и во всем мире абсурда есть смысл.

Михаил все замечал, но в тот период я жила, словно его нет. У меня было оправдание. К тому же, я не вела какой-то антисоциальный образ жизни: я при муже и работа на полный рабочий день. А еще эта дыра в сердце, которую я использовала для морального права расслабляться алкоголем.

Наверное, так ведут себя родственники алкоголика, когда до последнего скрывают его зависимость. Если мать Михаила приходила утром, то я не вставала к ней, муж врал, что я допоздна готовилась к урокам. Соседи, возможно, тоже догадывалась, что я попивала, потому что я довольно часто не помнила, как возвращалась с дружеских посиделок. Может, меня кто-то видел из соседей, как я ползу на четвереньках по лестнице, может, я говорила с кем-то, но на утро я не помнила ничего и только бесконечно радовалась, что проснулась в своей кровати и со мной ничего страшного не произошло.

Хотя происходило. Я каждый раз теряла часть себя. Я уверена, что нам необязательно знать все свои темные стороны. Будто ты – это огромный особняк, и на части комнат висит замок, тебя предупреждают, что нельзя спускаться в подвал или подниматься на крышу – это опасно. Так вот не надо рисковать, туда и, правда, не стоит ходить. Не надо исследовать темную область себя. Не надо доходить до дна, как бы ни говорили, что от дна легче оттолкнуться. Я знаю, что запаса воздуха может не хватить, чтобы подняться наверх. Ресурсы закончится где-то посередине этой впадины, и ты всплывешь трупом. Вот что со мной происходило, и я отказывалась это замечать. Меня съедала тоска и чувство вины, которое я заглушала алкоголем, а потом чувство вины от себя в алкоголе, и все это повторялось раз за разом.