[44]. Разве при такой закваске возможны какие-нибудь прочные и благодетельные последствия? Внутренняя дисциплина всегда была у нас не особенно крепка и сохранялась только в виде esprit du corps[45] в лучших частях нашей армии; революция же с ее экспериментами рассосала последние остатки этого драгоценного качества – и в этом-то весь ужас нашего положения; нужны решительные крепительные средства, а их нет. Семеновцы бросили Даурский фронт и отошли на станцию Маньчжурия; офицеры, ушедшие из семеновского отряда по невозможности мириться с происходящими там безобразиями, рассказывают, что, стоя на Даурии, чины отряда пьянствовали, охранения и разведки не было; когда услыхали, что большевики обходят их с юга, то удрали, бросив целый поезд с запасами продовольствия и снаряжения.

Плешков по своей бесхарактерности и любви к раздаче наград начал награждать Георгиевскими крестами «отличившихся»; какая великая профанация великой воинской награды, применение которой во внутренней гражданской войне должно быть признано абсолютно недопустимым; участие в ней – великий и тяжелый крест, а награда – только в спасении Родины, в победе над ее красным врагом и в сознании свято исполненного долга.

В общем, однако, шило лезет из мешка, и в Харбине начинают разбирать, каких беспокойных утят высидела здесь хорватовская курица; усидчивость спасителей по части кабаков, швыряние денег, скандалы заставляют задумываться даже коммерсантов, подкармливавших организации, насчет того, куда идут их деньги и правильно ли они помещают свой капитал.

Нельзя спорить против того, что офицерам надо помочь, надо дать средства существования, но всё это в минимальном размере; здесь же зеленой, неустойчивой и уже хватившей революционного развала и хмеля молодежи дают по 200 рублей в месяц на всем готовом; рассказывают даже, что во избежание скандалов дежурные по отрядам офицеры получают авансы, чтобы расплачиваться с извозчиками, привозящими в казармы господ офицеров. Занятий в отрядах нет, молодежь бесится, никто ее не сдерживает, и развал неудержимо прогрессирует.

Многие командиры сознают это, но бессильны что-либо сделать; на замечание (не говоря уже о попытке наложить взыскание) получается обыкновенно доклад подчиненного о переходе в другую организацию.

Сейчас здесь налицо следующие власти:

1) Хорват, считающийся наследником всех русских законных властей по званию главноначальствующего в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги; сейчас в Харбине идет тайная кампания, чтобы выдвинуть Хорвата на пост диктатора русского Дальнего Востока, причем уверяют, что эта идея поддерживается японцами. Не все ли равно, какая вывеска будет на Хорвате, ведь он останется тем же бессильным главноуговаривающим, неспособным даже справиться с образовавшимися здесь офицерскими организациями, барахтающимся среди разных компромиссов и танцующим какой-то чрезвычайно пестрый танец.

Говорят, что диктаторская махинация строится теми, кому выгодно вытолкнуть длиннобородого харбинского Улисса на высоту власти, тесно к ней примазаться и снять, сколько удастся, пенок.

2) Далее идет Дальневосточный комитет защиты Родины и Учредительного собрания, какая-то полуанонимная организация, сложившаяся из смеси авантюристов, спекулянтов, перепуганных коммерсантов и очень свойственных Дальнему Востоку темных дельцов и ловителей рыбки в мутной воде; сначала эта организация очень гремела, но теперь киснет и обещает скоро заглохнуть.

В громком названии под родиной надо понимать потерянные и угрожаемые капиталы, предприятия и привилегии; Учредительное собрание пристегнуто для демократичности и в качестве фигового листа: большинство этих господ желает его как черт ладана.