Заходил Перфильев; говорит, что сибиряки усердно работают и готовят для грядущего Сибирского Учредительного собрания проекты по всем отраслям государственного устройства, экономической и общественной жизни, дабы сразу же приступить к созидательной работе.

20 января. Усилились пьяные погромы; в районе Вознесенского проспекта и Екатерининского канала происходят целые бои между бандами погромщиков и латышскими стрелками; рассказывают, что после одной экзекуции несколько больших грузовиков вывозили на взморье трупы убитых в течение целых суток. Сидим на голодной даче; радуемся уже и ^>3/_>8 фунтам хлеба, ибо чаще получаем только четвертушку.

Товарищи торгуют вовсю: у них можно доставать хлеб, сало, ветчину, отличное масло, сахар и всевозможные спиртные напитки; посредниками служат обыкновенно швейцары.

21 января. Большевики захватили Александро-Невскую лавру, причем убит священник Скипетров; это вызвало сильное возбуждение среди всех слоев населения. Завтра предполагается грандиозный крестный ход и провозглашение анафемы всем покушающимся на церковь. Конечно, по своим нравам Александро-Невская лавра – учреждение малопочтенное и весьма коммерческое, но здесь затронуты религиозные чувства, очень эмоциональные и способные вызвать взрывы действенности даже и у слабых волей.

22 января. Крестные ходы состоялись и кончились благополучно; картина была очень внушительная, и чувствовалось, что тут затронуты весьма чувствительные струны. Комиссары поняли, что есть такие отделы жизни, где не надо доводить настроение толпы до опасной точки кипения, и не только не препятствовали крестному ходу, но и приказали своей опричнине не задевать участвующих и вести себя корректно.

23, 24, 25 января. 23-го вечером тронулись в далекий путь в родные сибирские места. При посадке украли чемодан со всеми моими документами, старыми фамильными бумагами и всеми фотографиями родных и детей. Судьба как бы хочет показать, что прошлому полный конец; душа так обмозолилась, что я довольно тупо, с чувством уже оглушенного животного перенес эту потерю, которая в былые времена нанесла бы мне жесточайший удар. После того, что потеряно за время с 1 марта 1917 года, чувствительных потерь быть уже не может.

Но все же дорогой ценой пришлось заплатить за расставание с проклятым петроградским болотом.

Едем прилично; коридоры вагонов заполнены товарищами, которые ведут себя прилично, в купе не лезут и даже стараются услужить, исполняя разные мелкие поручения; объясняется это отчасти пожилым составом едущих (старые солдаты срока службы 1901—1902 годов), а также и строгими мерами, принятыми комиссарами, противопоставившими солдатам Красную армию и Красную милицию.

Идем медленно, так как впереди идет воинский поезд, перегнать который товарищи никому не позволят. Чем дальше от Петрограда, тем больше на станции продуктов и тем ниже цены. На станциях полное безлюдье, так как железнодорожные служащие прячутся от товарищей, требующих отправки поездов вне всяких правил и творящих при отказе самые жестокие насилия (кладут на рельсы и давят паровозами; засовывают в локомотивные топки и т.п.).

Торговки съестными припасами сидят за толстыми деревянными решетками – послереволюционное новшество, которого прежде не было.

Среди едущих с нами товарищей никаких политических разговоров не слышно; все мысли направлены к дому и семье, а затем к покупке хлеба и добыче кипятку на станциях.

На второй день пути в поезд стали лезть отставшие от впереди идущих воинских эшелонов; этот сорт товарищей много хуже – расхлябанные, нахальные, многие вполпьяна, с постоянной матерщиной на языке, типичные представители городской и деревенской хулиганщины. Часть из них едет с винтовками и ручными гранатами, довольно неприятное соседство, так как гранаты недостаточно тщательного изготовления склонны к самовзрыванию.