Бывшие на совещании комиссары стали выдвигать мою кандидатуру, и Крыленко поручил корпусному комиссару Антонову спросить меня, согласен ли я на такое назначение. Я ответил, что при современном положении не желаю командовать ни одним солдатом, а не то что армией или фронтом.

По-видимому, наша армия единственная, куда новоявленный главковерх мог проехать беспрепятственно; нам очень напортило сидение на прямом сообщении Двинск – Петроград при исключительном удобстве распространения по тылам и резервам всякой нечисти и пропаганды; даже 12-я, худшая по составу и заболевшая большевизмом ранее армия, в конце концов обольшевичилась не так скоро, как мы.

14, 15, 16 ноября. Довольно тяжелый переезд в Петроград; пришлось пройти все эвакуационные мытарства. В Петрограде спокойно; улицы переполнены толстомордыми и отлично одетыми углубителями революции. Немедленно по приезде домой стали собираться ехать на юг, в Новороссийск; говорят, что на казачьих землях большевизм не может получить широкого развития.

17 ноября. Большевики все более и более раскрывают свои карты; эпоха правления наступает, кажется, самая крутая, так что и Держиморда позавидует, но по всему видно, что большевистская дубинка идет впрок; российскому народу веселье не только в том, чтобы пити, айв том, чтобы быть биту. Мирные переговоры направлены очевидно к сепаратному миру, но всё это идет ступеньками; зато на союзников большевики определенно плюют.

18 ноября. Был в Главном управлении Генерального штаба; старшие чины сидят в постоянном ожидании ареста, однако работа идет по прежнему руслу. Узнал, что на заключение мира заставили ехать в качестве военных экспертов полковников Генерального штаба Шишкина и Станиславского. Вся задача Главного управления сводится сейчас к тому, чтобы всеми мерами задержать разрушительную работу большевистских военных верхов и направить реформаторскую деятельность Смольного в хоть сколько-нибудь осмысленное и не вредное для России русло; делаются попытки получить право редакции декретов, касающихся армии, для того чтобы облекать их в грамотную форму. Все надеются на то, что большевизм долго не продержится, и стараются сохранить старые учреждения и всю систему для будущего; я не разделяю здешнего оптимизма, ибо не вижу того, что отняло бы власть у комиссаров, заключающих мир, развязывающих от всех обязанностей и сулящих массам всякие приятности. Очень жаль всех старших чинов управления; положение их действительно каторжное и хуже нашего фронтового; конечно, для текущих дней они делают серьезную работу, но вся трагедия в том, что работа-то бесполезна, никакие мягкие эволюционные приемы с большевизмом не сладят; по всей же системе, принятой комиссарами, для меня ясно, что сейчас они выбирают тех, кто пойдет к ним служить, и налаживают свои аппараты военного управления; когда последние будут готовы, то они разобьют всё старое и вышвырнут всех тех, кто не будет с ними.

19 ноября. Приехал с фронта мой денщик; по его рассказам, состояние войны с немцами фактически прекратилось, братание идет по всему фронту, немцы ходят по окопам, забираются в наши тылы, но к себе наших товарищей не пускают, дезертирство увеличилось до невероятных размеров и роты тают.

Большевики продолжают показывать свои отточенные немцами коготки: аресты, разгоны, реквизиции, воспрещения, угрозы сыплются из Смольного непрерывным потоком; массы пока рукоплещут, ибо их шкурки и животики всё это пока еще не затрагивает, а отдается на чужой спине. Но одно можно сказать, что такого «тащить и не пущать» не было и при первоклассных Угрюм-Бурчеевых.