В России же власть попала в руки шайки самой грязной смеси разных элементов, в которой, если верить тому, что про них говорят, есть 1—2% сумасшедших маньяков, убежденных маньяков, для которых все вышеуказанные понятия – круглый ноль, гнилые пережитки ненавистного им буржуазного строя; остальные же 98—99% состоят из совершенно беспринципных авантюристов самого гнусного сорта, нанятых немецких агитаторов и всевозможных выкидышей подонков пролетариата, преступной улицы и каторги, для которых столь случайно и неожиданно доставшаяся им власть нужна, чтобы за ее счет попировать вволюшку. Сейчас для сохранения их власти им очень кстати дерзкие и тешащие звериные инстинкты масс лозунги большевизма, ими они только и держатся и только под их сенью могут жить, наслаждаться, жрать и пить. Терять этой банде нечего; патриотизм, родина, честь и совесть для них пустые слова. Договоры им ненавистны, ибо исполнение их лишит их основы их существования – поддержки темных и загипнотизированных масс, а потому к черту все договоры и неудобные обязательства.

Угрозы союзников для них не страшны, ибо, взобравшись на верхи власти, они сидят все время под другими, бесконечно более близкими и реальными угрозами. Они играют и будут играть до конца свою каторжную игру со смелостью и упорством каторжников, которым все равно нечего терять и которые всегда готовы к возможности так же фейерверочно улететь в ту грязь, из которой они вылезли. Их идеология нам близко знакома по тем экземплярам комитетчиков, комиссаров и демагогов, подстрекателей солдатских толп, с которыми нас познакомили последние полгода нашей кошмарной жизни.

Что им союзные угрозы; это все равно что пугать Евангелием какого-нибудь закоренелого язычника или убедительными надписями защищаться от волков и гиен. Такие бандиты признают только грубую реальную силу, когда та возьмет их за шиворот и так тряхнет, что глаза на лоб выскочат; такую сволочь или гнут в бараний рог, или… покупают. Лучше, если бы союзники прямо умыли бы руки, вместо того чтобы делать столь бесполезные глупости.

Совсем иное было бы, если бы вместо протеста к Москве вовремя были бы двинуты от Архангельска и со стороны Сибири союзные войска – единственное средство остановить развал армии и страны; тогда и протесты произвели бы везде совсем иное впечатление, ибо товарищи знали бы, что дальше стоит – и стоит близко и реально – кулак, за коим последует немедленно соответственный и очень неприятный жест. Если бы союзники не были слепы, то всегда имели бы возможность подкрепить Восточный фронт несколькими американскими дивизиями в его северной части и японскими на юге. А при таких ледниках гниение фронта сразу бы остановилось.

Теперь всё это уже поздно; события летят с быстротой урагана, и теперь союзные контингенты не могут уже поспеть на наш погибший и конченый фронт.

Борьба идет неравная; старая власть разбежалась, ее авторитет безвозвратно потерян, она изжита и стала ненавистна тем, кого ее же дряблость, нежизненность и ошибки сделали силой; ее сторонники рассеяны, неорганизованны, запуганы и забиты и для спасения своей шкуры, достояния и привилегий (не всё конечно, но, к сожалению, большинство) готовы на всякие уступки, компромиссы, жертвы и даже подлости. Организация сохранившихся здоровых элементов сейчас уже очень трудна; всё ненадежное, с точки зрения новой большевистской власти, уже взято под подозрение и под неослабный надзор.

Новая власть народных комиссаров находится сейчас в совершенно иных условиях: она переживает медовый месяц своего существования и, прилещивая к себе толпы, расточает им самые заманчивые обещания и жирные посулы; она гарантирует им немедленное избавление от всех реальных неприятностей войны и сулит самое широкое осуществление всех давно накопившихся вожделений. Она повелительница масс и всей вооруженной силы страны; она ничем не связана, ничего не боится (потому что нечего терять) и дерзка до последних пределов.