– Ах, как верно вы изволили высказаться! – с жаром подхватил стряпчий. – В прежние времена тоже такое случалось, вот, хоть бы и ваше, прошу прощения, семейство в пример привести. Ваш батюшка, ваша матушка, а потом и его вторая супруга, мачеха ваша, я позабыл, сколь деточек у них было – не то трое, не то уж четверо – в какие-то годик-другой преставились один за другим. Да ведь вы тогда еще совсем юным были, едва из отроческих штанишек выросли, да и жили-то не здесь. Ох, простите, Алексей Афанасьевич! Глупость я сболтнул, не принимайте на свой счет. То все дела хоть и грустные, но вполне обыденные – деточек до года едва ли половина доживает, и роженицы почасту мрут родами или после, в горячке родильной, число вдовцов умножая многократно. Нет, здесь совсем другая картина вырисовывается. Позвольте напомнить, за счет чего у этого приезжего господина имение-то округлилось, я вам давеча рассказывал. Он уж дважды вдовец, и жены у него умирали скоропостижно, и вовсе не при родах. А у второй супруги, старой девицы, всю семью вот так-то в одночасье на погост свезли: оба брата, бравые военные, и отец с матерью вскоре за ними приказали долго жить.

– Так вы полагаете?.. – задумчиво заметил Тиличеев. – Хм… оно, конечно, заманчиво его таковым образом припугнуть, но не отмахнется ли? В Европе тоже немало похожего случается в последнее время – то ли поветрие такое пошло, то ли из-за войн и революций цена человеческой жизни упала многократно. Вот, к примеру, в Вене про отравления шепчутся в каждой кофейне, кого только не называют. Даже, говорят, один знаменитый композитор в припадке безумия признался в отравлении собрата по профессии, хотя и бедного, но божественным талантом наделенного. Но до Вены отсюда далековато!

– Всё так, всё так… – покивал головой Мордюков – однако попробуйте как бы невзначай при господине Берко-Берковиче упомянуть про знаменитый яд Елисея Бомелия. Как, вы про него не слыхали? Давненько, значит, вы у нас не бывали! Лекарь Бомелий, как говорили потом, чернокнижник и алхимик, за то и казнен был. При Иване Грозном из Англии въехал, придворным лекарем стал и одно время большую силу имел. Сказывали, будто умел он такие удивительные яды составлять, что человек, их принимая, умирал, похоронен был по всем обрядам, а через известное время воскресал из мертвых.

– Эко вы, уважаемый, загнули! Что ж он, Бомелий ваш, чудеса господни в силах творить был, что ли?

– Погодите, не перебивайте меня, Алексей Афанасьевич! И ничего я не придумываю… В те времена, тому уж с лишком двести лет, такой ужас и морок люди переживали, что до сих пор помнят, и из уст в уста передают. Целые роды боярские до единого истреблялись, не щадили ни старых, ни малых, а вместе с ними, как водится, и всю челядь. Нигде спасения не находили, вот и искали его в могиле.

– Да как же это может быть?

– А вот как! – старичок вовсе близко присунулся к хозяину возка, и заговорил совсем тихо, почти касаясь своим подбородком мехового воротника Тиличеева. – А больше и скрыться негде! Живого завсегда найдут и достанут хоть из-под земли… Опричники с собачьими головами у седла врывались в любой дом, и удержу им никакого не встречалось! Вот и покупали богатые люди то зелье у царского лекаря за огромные деньги. Выпьют и вскоре становятся как бы мертвыми, их на погост снесут и в могилке зароют, как положено, крест сверху поставят. Ан верные люди через малое время обмершего достанут, и в чувство приведут. Конечно, страшно на такое идти, почитай, живым в гроб ложиться, но еще страшнее государев гнев на себе испытать. А так – помер, и взятки гладки, и самого разыскивать не станут, и родню в покое оставят. Даже и того чуднее происходило – иного человека прилюдно казнили, а он вскоре живым мог оказаться. Но, конечно, это ежели через повешение – задумчиво уточнил старичок – когда голова с плеч, тут никакое зелье уже помочь не могло.