Однажды дедушка вынул из кармана маленький мячик.

– Дай правую руку, – сказал он Василию.

Сморщившись от боли, тот протянул больную руку, поддерживая ее левой. Пальцы правой руки были совсем безжизненными.

Дедушка осторожно вложил мяч в ладонь Василия и улыбнулся:

– Вот твое спасение. Когда научишься мять мяч, будешь опять работать.

У Василия расширились глаза. Дрожащими губами он прошептал:

– Неужели вы думаете, что я…

– Я не думаю, а твердо знаю. Жми мяч! Сегодня не удастся, а через несколько недель… Жми, говорю!

У Василия по щекам текли слезы.

Перед отъездом из Тюмени Василий и дядя Павлуша выступали в том же цирке, где произошел несчастный случай. На одном конце горизонтальной лестницы стоял Василий, на другом висела трапеция. Работал на ней Павлуша, а Василий стоял пока вместо баланса. Но в конце номера оба партнера ложились плашмя на лестницу и она начинала вертеться. Придумал этот номер мой дед.

А через год Василий участвовал в нашем полете «Шесть чертей».

Я очень любила смотреть, как репетирует папа. В перерыве он обычно подзывал меня к себе, я выбегала на манеж, папа спрыгивал с лошади, сажал меня и крепко держал, чтобы я не упала. Дедушка брал лошадь за уздечку, и несколько минут меня катали по кругу. Потом дед снимал меня с лошади и говорил:

– А теперь поклонись публике.

И я делала реверанс перед артистами, которые сидели вместо зрителей.

Но однажды папа надел на меня лонжу[5] и сказал, что сегодня мы будем кататься вместе. Он посадил меня на своего Орлика, быстро вскочил сам, обнял меня и дал какой-то сигнал дедушке. Дедушка взял шамберьер и повернулся к артистам:

– Сегодня, многоуважаемая публика, – объявил он, – лошадь будет бежать, а Янечка, смелая наездница, – сидеть вместе с папой. Смотрите – ей совсем не страшно!

Я очень испугалась, но после дедушкиного анонса стыдно было в этом признаться. Орлик пошел тихим галопом, а я сидела, затаив дыхание от страха и восторга. Проехав несколько кругов, папа неожиданно встал и поставил на ноги меня. Раздались аплодисменты – артисты усердно хлопали, чтобы придать мне куражу.

– Помаши публике ручкой! – крикнул дедушка, и я послушно помахала.

– А теперь, почтеннейшая публика, – сказал папа, – я поставлю Янечку себе па плечи!

Не успела я опомниться, как уже стояла у него на плечах. В ушах свистел ветер, я никого и ничего не видела, но вдруг услышала громкие аплодисменты и опять помахала рукой – не зная кому и зачем, но помахала. Тут папа быстро снял меня с плеч и поставил себе на колено, держа только за пояс-лонжу. И шепнул:

– Вытяни правую ножку и ручку. Это очень красивая поза. Публике понравится. Ап!

Зрители устроили овацию. Ну как тут признаешься, что тебе страшно?

Наконец Орлик остановился, к нам подошел дедушка, взял меня на руки, поставил на опилки и быстро снял лонжу. А зрители хлопали, не щадя рук. Мне было очень весело, и я сама, по собственной инициативе, сделала реверанс и убежала на конюшню. Но публика все аплодировала и кричала «бис», тогда папа взял меня за руку и мы вместе вышли на арену кланяться.

Так прошла первая репетиция. А через несколько дней состоялся мой дебют наездницы

Вот как это было.

Перед началом вечернего представления мама надела на меня вишневые бархатные штанишки и шелковую рубашку, а на голове повязала огромный бант. Папа был в таком же костюме, только без банта. В гардероб вошел дедушка и сказал:

– Вам пора.

Папа взял меня за руку, и мы пошли к выходу на арену. У занавеса нас уже ждал Орлик. Он был причесан шашечками, и кучер, гладя его, что-то тихо шептал ему на ухо. «Интересно, что он ему шепчет? – подумала я. – Наверное, чтобы Орлик хорошо себя вел».