– Давнехонько, – давясь от смеха, ответила она. – Как только вы приехали, я с детьми была в цирке. А на другой день ваш артист на базар пришел. Я возьми да и повесь ему на пятачок калач, с той поры и повадился.

Дедушка вытащил деньги, чтобы расплатиться за своего партнера, но хозяйка отказалась наотрез:

– Нет, батюшка, не возьму. Уж очень смешно он их ворует. Я ведь его каждое утро поджидаю, чтобы поглядеть, как ловко он это делает.

Цирк уезжал. Амурчик, как всегда, исчез, но дед не волновался: днем явится как миленький и будет спать в своей клетке. День прошел, стемнело, а поросенка не было. Настало время грузить в вагоны животных. Там, куда заводили лошадей, уже поставили трапы. И вот все погружено, а Амурчика нет. Все, кто мог, искали поросенка по городу – безуспешно. Пора было отправляться, но дед просил не убирать трапы. Мы с сестрой плакали, у мамы глаза тоже стали красные. Прибежали папа и Павлуша и сказали, что ждать больше нельзя, придется ехать.

Вдруг раздался визг. Все насторожились. По перрону бежал грязный, «как свинья», Амурчик, на шее у него болталась веревка. Он отчаянно визжал, но, поравнявшись с вагоном, быстро взобрался по трапу, улегся на пол и мгновенно замолчал.

Вот такой это был поросенок. С гречневой кашей на гарнир!

В 1921 году мы работали в тюменском цирке. Туда же приехал на гастроли гимнаст Василий Чувелев. Не прошло и нескольких дней, как мой дядя Павлуша подружился с ним. Они были ровесники.

Шло представление. Гимнаст Чувелев вышел на арену, поднялся под купол цирка и начал свой номер. В конце номера, раскачавшись на трапеции, он всегда делал «ап-фельд» – как бы падал спиной, но в последний момент, расставив ноги, повисал вниз головой, раскачиваясь и держась только пальцами ног.

Трюк был эффектный, и Чувелев исполнял его великолепно. Но сегодня… Крикнув: «Ап!», гимнаст замешкался всего на одну только долю секунды – и полетел вниз, на опилки манежа.

Публика вскочила со своих мест. Кто-то кричал. С кем-то началась истерика. На арену выбежал мой дед и, наклонившись над гимнастом, приложил ухо к его сердцу, а потом пощупал пульс. Выпрямившись, он громко сказал, обращаясь к публике:

– Гимнаст жив! Просим зрителей успокоиться! Если среди вас есть врач, прошу его немедленно пройти за кулисы.

Подбежали униформисты, бережно подняли Чувелева и унесли с манежа.

Первый раз в жизни я присутствовала при несчастном случае в цирке. Все рассказы на эту тему казались мне всегда какими-то далекими; я была уверена – у нас этого случиться просто не может, иначе я никогда не решилась бы подняться под купол.

Не знаю, как могли в тот вечер гимнасты продолжать выступление, какая сила воли заставила их побороть страх и неуверенность. Но представление продолжалось, а на конюшне мой дядя Павлуша держал голову своего друга и плакал, как ребенок.

Но вот грянул оркестр. Павлуша и папа вышли на арену, они исполняли комическое антре.

Василия увезли в больницу. Доктор сказал: жить будет, но навсегда останется инвалидом, никогда не сможет владеть правой рукой.

Из больницы гимнаст вышел через несколько недель. Ему было девятнадцать лет. Калека. Ни профессии, ни родных… На пороге больницы стоял дядя Павлуша. Не говоря ни слова, он взял Василия под руку, и оба пошли домой, в наш дом, в нашу семью.

Страдал Василий ужасно – в цирке работают все, даже крохотные дети, а он…

Мы старались отвлечь его, как могли. Чтобы Василий не скучал, когда нас не было дома, завели щеглят. К ужасу мамы, птички летали по всей квартире, а когда домой возвращался дедушка, почему-то немедленно садились ему на голову. Сначала мы с сестрой думали, что щеглята узнают его по седым волосам, но некоторое время спустя они стали садиться и на голову Василия. Только к нам – никогда! Секрет оказался простым: как только дед входил в комнату, он незаметно клал себе на голову зерно или крошки хлеба, и птицы летели кормиться.