Весной вся Пермь преображалась: сад и скверы наполнялись гуляющими. «Сибирка» приобретала новый вид: гуляющих было ещё больше и вся масса их была оживлённее, веселее. Скверик у театра тоже оживал.372 В «Козьем загоне» появлялись цветники. В общем городском движении там и здесь мелькали фигуры семинаристов – созерцателей Перми.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 131-136 об.

*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует. Информация частично представлена в очерке «Старая Пермь (из воспоминаний пермского семинариста)».

Он вообще не блестел красотой: в нём росли только тополи. Не было достаточного надзора за ним. Кроны тополей были запущены, и весь сад скорее походил на беспризорника. Весь уход за ним состоял только в том, что убирался мусор с аллей и опавшие осенью листья. Две точки в саду были рассчитаны на внимание посетителей его: беседка у стены, прилегающей к обрыву у Камы и набор кое-каких физкультурных предметов у ректорской квартиры. Весной и та и другая точки заметно оживали: в беседку приходили вечером, когда на Каме зажигались бакены, пристани были освещены, по реке ещё сновали пароходики, лодки, но была уже ночь и приглушённые разговоры прохожих. Картина созвучная тому настроению, которое вызывает баркаролла П. И. Чайковского «Июнь». В этот именно момент хотелось петь, и семинаристы пели. Далеко, далеко разносились их голоса. Но в каком-то году, когда семинаристы вернулись с летних каникул, беседки не оказалось. Её обвинили будто бы в том, что через нее перелезали ищущие «разрядки» у Парфёныча.

Семинаристы спортом не занимались, но весной подходили к физкультурным приборам, чтобы расправить мускулы и весь корпус от сидения за подготовкой к экзамену. Во время экзаменов не приходилось много разгуливать по городским скверам, и в этом случае сад компенсировал то, что в других случаях падало на первых. Кроме того, в саду были места, где можно было уединиться для подготовки к экзамену. Одним словом, семинарский сад весной оживал: после ужина семинаристы гурьбой направлялись в него и расхаживали по аллеям подобно тому, как зимой расхаживали по коридору.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 136 об.-137.

*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора отсутствует.

Зимой в коридоре, ведущем из главного корпуса в столовую, производилась бесконкурентная торговля пирожками пирожника Половникова. На пятак два горячих пирожка по выбору или с мясом или с вареньем. Это был придворный поставщик. О нём знал вахтёр у ворот и пропускал через ворота. Позднее, когда Половников поставил дело на широкую ногу, у него был помощник-мальчик, который и являлся на большую перемену во время уроков. Говорили, что Половников со временем купил дом, дал гимназическое образование дочери. Одним словом, «попил семинарской кровушки».

Весной в Перми по городу сновали продавцы мороженного, малиновой или лимонной воды и продавцы пареных груш и яблок. На толкучке и «обжорке» (пельменные ряды у калачей) продавали «кислые щи». Сезонными поставщиками лакомства семинаристам были продавцы мороженного у двери, ведущей с мраморной лестницы внизу во двор. Сюда ежедневно в час, совпадающий с окончанием семинарского обеда, являлся продавец мороженного – лимонного или шоколадного на сливках. Стаканчики были рассчитаны на цены в пять и десять копеек. В разное время дня, но чаще под вечер с улицы, проходящей мимо семинарии, раздавалось пение, которое, вероятно, могло бы поспорить с иерихонской трубой: «Садовые сладкие пареные груши, дули!» Певец выпевал определённую мелодию. Любители выходили и покупали. Какие всё-таки тогда были патриархальные времена!