– М-м-м! Кто за язык тянул?!
Пристроив швабру на штатное место, уборщик-доброволец двинулся вдоль борта, сам не зная, куда и зачем, добрел до открытой двери подсобки, увидел Артема. Тот плел какую-то очередную сеть.
– О! Доброе утро! На ловца, как говорится, и зверь бежит! – приветствовал Пашу «юродивый». – Под Костромой, в Мокром, ночевка будет, – сообщил Артем Паше. – Капитан на берег сойдет, в свою деревню отправится, родственников навестить. Мы там всегда ночуем, когда вверх по Волге идем… Порыбачим? Я в Мокром каждую яму знаю. Близ фарватера судак берет со дна. У берега, вдоль травы, – щука. Хочу еще экранов побольше поставить, – он потряс своим вязанием. – У тебя блесны – то есть?
– А как же! Я же спиннинг, катушку, все, что положено, в этот раз прихватил.
У своей каюты, куда Павельев отправился, чтобы приготовить блесны, его неприятно поразил вид начальника теплопартии на пару с «рыжей милашкой».
– А! Вот еще один! – плотоядно воскликнул Тузьев. – Павельев, есть калым! Нас тут попросили на буксире одном движок посмотреть… – Сказав довольно длинную для себя фразу, Тузьев задумался, как всегда. Уж на что Павельев и Толоконников не были близкими друзьями, а в сложившихся обстоятельствах и не имели ни малейшей перспективы ими стать, и те понимающе улыбнулись друг другу незаметно: «Ну, и тормоз!» – … так вот, пообедаем и за работу! Согласны?
«Как тут откажешься? Накрылась рыбалка, – с грустью подумал Павельев, – придется заниматься «производством!»
К великому для него счастью, буксир оказался не последним сюрпризом. Неожиданно к нему обратился сам капитан.
– Павел, хотел попросить тебя. Не съездишь со мной в деревню? Я тут, в Мокром, родне помочь обещал, да донести еще кое-что надо. В долгу не останусь.
– Я – запросто, Василий Викторович, – сразу взбодрился Павел. – Только Тимофей Сергеевич говорит, работа намечается. Какой-то буксир делать…
– С Сергеичем я договорюсь.
Паша поначалу обрадовался. Побывать в деревне – не то, что гайки крутить. Сливочное масло лучше, чем моторное. А также – млеко, яйко… Поразмыслив, он засомневался. Капитанская дочка, конечно, поедет с отцом, и она наверняка хотела бы, чтоб компанию им составил Михаил Толоконников, а не Паша Павельев. Она, вероятно, сделает кислую мину, когда увидит, что ее папа ошибся в выборе помощника, даже если ничего не скажет… Ну, и наплевать! Ему-то что? Что он, сам напросился, что ли?
Пришел начальник теплопартии, надулся, как индюк:
– Павельев, там капитану надо помочь, поедешь с ним, хорошо? На буксире без тебя управимся.
– Как скажете, Тимофей Сергеевич, – сказал хитрый Павелькев. Когда Тузьев отвернулся, «послушный практикант» за спиной начальника показал язык.
Матрос Баранов пришвартовал катер в Мокром, начиная с кормы. Старпом отдавал ему распоряжение по громкой связи из рубки. Они теперь общались исключительно официально и, точно два кобеля, поделили территорию. Матрос обитал на корме, а старпом, в то время, когда не был на вахте, сидел если не в своей каюте, то на носу, в кают-компании. Там он иногда еще что-то почитывал, нацепив на нос очки.
Матрос, кажется, такой чепухой, как чтение, не занимался вовсе. Он жил исключительно созерцанием и по-своему, наверное, очень любил реку, природу. Если Баранову суждено совершить какой-нибудь подвиг, Паша такой и предложил бы ему соорудить памятник: изобразить участок кормы с фальшбортом, на ней – бронзовая фигура Баранова. Ногой матрос опирается на кнехт, попирая при этом не только чугунину, но и судоходные традиции. Но, он ведь всегда был себе на уме! И подвиг его, очевидно, также должен быть подобного плана, замешанный на упрямстве. Скажем, не допустил к кассе вооруженного грабителя, приняв его за наглеца, пытавшегося влезть без очереди за бутылкой. Задержал, скрутил, но сам получил пулю от разбойника, или злодейский удар ножом. И в герои его записали, прежде всего, потому, что надо же где-то брать положительные примеры для подрастающей молодежи в наше спокойное время, преисполненное для каждого советского человека уверенности в завтрашнем дне?