По мере того, как Паша продолжал, улыбка сходила с его уст, глаза стали задумчивы.

На неадекватную реакцию неблагодарного слушателя он и внимания не обратил. Так, словно размышляя о чем-то своем, глубоко личном, не глядя на зрителей, а обратив взор на яхту, он прочитал все стихотворение, и на последнем четверостишии:

Под ним струя светлей лазури, над ним луч солнца золотой,

А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой.

– Паша тоже не сделал ударения, а так закончил, словно перестал думать вслух, и дальше стал думать про себя.

– Здорово! – удивилась Мария. – Если бы я не знала со школы, что это Лермонтов, подумала бы, это твои стихи.

Паша будто проснулся, поднялся, поклонился.

В следующем кону, как ни странно, продулся Рыжий.

– Вот! – торжествовала Мария. – Давай, давай! Сам теперь выступай!

– Да без базара! – удальски выпятил грудь ее приятель и куда-то исчез.

– Сейчас гитару принесет, – пояснила Мария. «Опля!» – воскликнул Паша про себя.

Вернувшийся с шестистрункой Толоконников остался верен себе, и запел деланно-хриплым голосом:

– Постой, паровоз, не стучите, колеса…

Кривлялся он, однако, умело, Паша не мог не оценить. Естественно! У такой девушки в друзьях не могло быть бездарей, какое б эти люди не производили первое впечатление.

Пашу внезапно позвал подошедший Артем.

– Ну, ты как, собрался? Да? Пойдем, наживку покажу.

– Прошу прощения, – Паша обернулся к друзьям. – Мы на рыбалку собираемся.

– Пойдешь с нами? – спросил Артем корфаковца.

– Нет, спасибо, – усмехнулся тот. – Я этой фигней не увлекаюсь.

Артем отвернулся и, как оплеванный, пошел от них прочь.

– Между прочим, – ввернул Паша, вместо прощания, рыбацкое поверье, – Господь Бог, говорят, время, проведенное на рыбалке, в срок жизни не засчитывает.

Артем завел его в подсобку и с гордостью показал на большой деревянный ящик с землей и отборными червями.

– Ух ты! – оценил Паша. – Ну, значит, осталось уповать на погоду.

В подсобке у «юродивого» имелось много чего ценного, целый арсенал снастей: сети, жаки, спиннинги, удочки, всего сразу и не разглядишь! Особое место занимали круглые металлические банки из-под кинопленки. Их было немало. В таких удобно хранить всякую рыбацкую мелочевку: крючки, грузила, поплавки…

– А это что? – спросил Павел, уставившись то ли на гигантские крючки-тройники, не иначе – на акулу, то ли на небольшие якоря.

– А? Это кошки. Морду со дна доставать. Если оставить веревку с поплавком, запросто кто другой вытащит, и поминай, как звали.

Еще немного поговорили о рыбалке, и Паша пошел спать. Стало уже темно, на корме – никого.

Когда в два часа ночи Артем разбудил его, первой мыслью Павельева было: «Пропади она пропадом, эта рыбалка! Все отдал бы за то, чтобы еще час поспать!» Однако мужское слово должно быть тверже гороха, того, что запарил с вечера «юродивый» для прикормки, пришлось вставать, одеваться, а протестное настроение трансформировалось в компромиссную формулу: сейчас Паша накачает лодку, спустит на воду, доплывет до места, заякорится и будет спать дальше, покачиваясь на волне.

Однако за всеми этими манипуляциями, он, конечно, совсем проснулся, понял, что никакой волны нет. Река – точно зеркало и парит. Очень тепло, хоть купайся. А главное зло, встал на крыло комар, поэтому хрен поспишь!

Вообще-то комары давно уже появились, просто на ходу, тем более – на середине реки, их ветерком обдувает.

Паша завел в воду кормушку. Последнее наставление, которое дал ему Артем, – не шлепать грузилом по воде, опускать нежно. Во второй половине июня рыба не такая активная, как после зимней голодухи, осторожничает.